У Петроса нестерпимо свербело в носу. Он незаметно раздувал
ноздри, шевелил бровями и задерживал дыхание, но от этого становилось
только хуже. О том, чтобы чихнуть или, хотя бы, почесать нос, не могло быть
и речи – Петрос принимал покаяние жрецов-кандидатов, и обе руки были
заняты – левая держала запечатанный флакон с каменным маслом, а в правой
был свиток с поименным перечнем Ста Богов.
Нос непрерывно чесался уже больше часа. Мучения начались, как только
стрелка божественной рулетки указала на Петроса, и верховный жрец в
глухой белой маске первосвященника, взойдя на алтарь, известил Высоких
Богов, что их волей избран новый Внемлющий в ночи. Стараясь отвлечь себя
от неуместного желания чихнуть, Петрос сейчас пытался представить себе,
что ощущает каждый из ста двадцати семи кандидатов, чередой проходящих
перед ним. Это было не сложно – он сам уже восемь раз стоял на коленях перед
тем, кого избрали Боги, и так же неискренне восславлял мудрость несправедливого
жребия.
Степенно подошел и неуклюже, в два приема, встал колени толстяк
Бовус по прозвищу Слон – лучший друг нового Внемлющего. Он восславил
мудрость божественного выбора и предположил, что жребий прошел мимо
него из-за склонности к чревоугодию. Затем толстяк, следуя канону, пообещал
к следующему разу непременно исправиться.
– Толстый, – стараясь не шевелить губами, сказал Петрос, –
может, дело не в обжорстве, а в одной симпатичной вдовушке из Старого
квартала? Или в кувшине ячменного вина, что мы с тобой три дня назад стащили
из лавки почтенного Лиса?
Толстяк, разумеется, ничего не ответил. Он еще раз благочестиво
поклонился, поднялся на ноги и величественно прошествовал к группе
молодых жрецов, уже успевших покаяться. Молодыми, впрочем, некоторых
кающихся можно было назвать лишь условно: следующим на колени перед
Петросом опустился самый заслуженный из жрецов-кандидатов, лысоватый
Кашкис, по прозвищу Божья Роса. По мнению Кашкиса судьба в этот раз прошла
мимо из-за порочных мыслей, иногда посещающих его ночами. Петроса очень
заинтересовали подробности о ночных фантазиях старого греховодника,
но, согласно ритуалу, ему полагалось стоять молча, выражая лицом мудрость
и печаль.
Последним кающимся был молодой, младше Петроса,
жрец-кандидат, прозванный Тлёй. Он считал, что жребий прошел мимо из-за того,
что он недостаточно усердно изучал язык северных варваров. А я думаю,
молча возразил ему Петрос, это все из-за того что ты заложил нас с Толстым,
когда мы не вернулись в храм в ночь праздника Матери Земли. Он с трудом отвел
злорадный взгляд от кучерявой макушки доносчика, и на лице снова появились
положенные мудрость и печаль.
Потом возносили благодарственную молитву к Прометею за
драгоценный подарок, позволивший узнавать волю Богов – божественный
жребий, судьбоносную рулетку. По правилам Прометею молились стоя. Многие,
устав стоять, с удовольствием бы отдохнули на коленях, но демократичный
Бог еще в давние времена это строго-настрого запретил. На очереди, по
счастью, в программе стояло исполнение гимна Ста Богам. У Петроса к тому
времени спина ужасно устала, поэтому, он с большим удовольствием, простерся
ниц и воодушевленно присоединился к исполнению гимна в уставном положении.
Чихать уже расхотелось.
Отзвучал гимн. По молчаливому знаку верховного жреца Петрос
в первый раз в жизни надел маску Внемлющего и пошел к выходу из храма.
Маска закрывала верхнюю часть лица и неудобно давила на переносицу,
пришлось дышать ртом. Выйдя из высокой, распахнутой створками наружу,
двери, он остановился в тени колоннады, глядя с высоты тридцати двух
ступеней на тысячи сограждан, готовых узреть нового Внемлющего. Уже
наступил вечер, было темно, и площадь перед храмом, освещалась двумя
рядами высоких светильников, заправленных земляным маслом. Желтое
яркое пламя, гудя, вздымалось до темных небес. По черным лицам толпы,
обращенным в сторону храма, бегали желтые отсветы. Скопище людей было
отделено от ступеней храма двумя рядами стражников, облаченных в блестящие
доспехи из священных пластин. Ближайшая цепь охраны была лицом обращена
к Петросу. Светильники оказались у них за спиной, поэтому черные лица
стражников были скрыты в темноте, лишь сверкали белки зорких глаз. Глаза
второй цепи, стоящей спиной к первой, бдительно следили за толпой. Стражники
медленно поворачивали головы, не пропуская ни одного движения в массе
людей, стоящих перед ними. В ожидании сигнала труб, Петрос постарался
расслабиться. Правда ли, что доспехи стражников сделаны из обшивки кораблей
Первых Богов, на которых они прилетели со звезд? – вспомнил он. – Или это
очередная сказка, придуманная жрецами для легковерного народа?
Четырежды проревели трубы.
Гул толпы стих. Петрос немного помедлил и вышел на свет. Тысячи людей,
затаив дыхание, смотрели на невысокую фигуру в маске, облаченную
в пурпурную мантию Внемлющего. Прямо сейчас все узнают, какой из ста
двадцати восьми номосов Барга будет освобожден от храмовой подати
до следующего дня выбора Внемлющего. Хроники рассказывают, что Сотый
номос – самый богатый из всех, кроме Первого, сделался таким сто тридцать
лет назад, когда целых три года не платил храмового налога, так как три
года подряд новым Внемлющим становился посланец Сотого номоса. Именно
в те времена там был возведен храм Ста Богов, сравнимый по роскоши с главным
храмом государства, а Сотый Город, по существу, стал второй столицей
Великого Барга. Снова четырежды проревели храмовые трубы и умолкли.
Затем раздался короткий удар колокола и наступила полная тишина. Толпа
словно набрала в грудь воздуха и боялась его выпустить. Петрос снял маску,
поднял ее над головой, сделал еще шаг вперед и, что было силы, крикнул:
Я – Петрос из Пятого номоса. Я буду внимать Богам! Толпа, наконец, выдохнула.
Петрос представлял себе плачущих от радости мать и сестер, счастливо
улыбающегося отца и торжествующих друзей. Скоро весть донесется до
родного Пятого номоса, и бледнокожие рабы начнут свои варварские пляски,
громко вопя от счастья. Уже через неделю каждого десятого из них, щедро
одарив, отправят домой, в их дикие племена. Там они сделаются первыми,
получат самых хороших женщин и скот, а, когда корабли баргов в следующий
раз приплывут за новыми рабами, лучшие мужчины и прекраснейшие женщины
снова будут предлагать себя.
Петроса вели по темному лабиринту храмовых переходов. Впереди
шли четыре стражника с факелами, за ними – Петрос. На расстоянии пяти
шагов следовали еще четверо, а замыкали шествие три юных послушницы
храма. Уже сегодня они на целый год сделаются возлюбленными кого-то
из Высоких Богов, а еще через год их сменят три новые красавицы, а те,
что следуют сейчас в темноте за Петросом, найдут себе мужей из самых
удачливых жителей Барга. Мать Петроса тоже когда-то была возлюбленной
Высокого Бога, поэтому, его отец по праздничным дням с гордостью носит
желтую шапку мужа избранной Богами. Петрос спросил себя, готов ли он
представить Высоких Богов на супружеском ложе, и с удовольствием ощутил,
что да, готов. Потом он стал размышлять о своей семье. Наверное обе незамужних
сестры очень скоро найдут себе мужей – в желающих породниться с семьей
Внемлющего недостатка не будет. Любой другой жрец-кандидат на его месте
думал бы сейчас совсем о другом. Но скорая встреча с верховным жрецом,
на которой тот снимет маску и откроет свое лицо, могла волновать кого
угодно, но только не Петроса. Он-то чудесно знал, что верховный жрец и учитель
математики Парва – один и тот же человек. Учитель Парва еще год назад,
восхищенный доказательством теоремы о площадях квадратов, открылся
Петросу. Пребывающий в непрерывном движении острый ум молодого человека,
только что соотнес близкое знакомство с верховным жрецом и удачу при жребии.
Результат сопоставления заставил усомниться в беспристрастности судьбоносной
рулетки, но не уменьшил радости от выигрыша – события развивались просто чудесно.
По традиции, свидание с верховным жрецом должно было произойти
в апартаментах, которые отныне будет занимать Петрос. Еще девяносто
девять таких же квартир располагались по окружности Храма. За сотней
дверей сто Внемлющих беседуют со Ста Богами – каждый со своим. Все апартаменты
состоят из центральной залы и пяти комнат, и имеют два выхода – в общий
кольцевой коридор с одной стороны, и в изолированный садик с фонтаном
– с другой. Об этом чудесно знали не только сто Внемлющих и сто двадцать
восемь жрецов-кандидатов, но и все жители Великого Барга – Храм не видел
нужды делать из этого секрета.
Только выйдя из подъезда на свежий воздух, Петя начал подозревать,
что его обманули, причем обманули, почти не прилагая к этому усилий, разгадав на
раз его азартную душу коллекционера. Из-за этого увлечения его небольшая квартирка
напоминала не то лабораторию средневекового алхимика, не то убежище сумасшедшего
ученого-энциклопедиста прошлых веков, заваленное массой самых удивительных предметов.
Странные артефакты лежали и стояли в квартире в самых неожиданных местах, вызывая
оторопь у редких гостей. Когда влюбленный до одурения Петя два года назад
впервые пригласил Маринку к себе, то первым делом продемонстрировал
свои богатства. Это уже потом, когда они сделаются совсем близкими людьми,
девушка назовет его Плюшкиным и хомячком, а в тот памятный вечер Маринка
с почтительным интересом изучала разномастные сокровища. Особое
впечатление, как Петя и ожидал, у девушки вызвали интерес:
огромная, почти в человеческий
рост, бронзовая статуя бога Шивы;
самурайский меч (штатный клинок пехотного офицера Квантунской армии);
зуб кашалота;
хрустальный (так утверждал продавец) шар диаметром сантиметров двадцать
– вещь незаменимая при гаданиях;
набор наконечников для стрел, включая скифские и древнерусские;
рукопись неизвестного содержания, неизвестного автора на неизвестном,
предположительно аджарском, языке, датированная аж тысяча девятьсот девятнадцатым
годом (приобретена за смешные деньги вместе с двумя железными метеоритами из тех
же аджарских краев).
Большое впечатление на Маринку произвел один из ценнейших
экспонатов – ноты прелюдий Шопена, изданные при жизни автора. Когда-то Петя выменял
их на небольшое чучело крокодила; как всегда в похожих случаях, обмен был произведен
под влиянием острого и неожиданного импульса – до того Петя воспринимал Шопена как
композитора одного произведения – Траурного Марша, разумеется. Тот факт, что Шопен
писал еще и прелюдии, так потряс молодого человека, что он, почти не задумываясь,
расстался с крокодильим чучелом.
Со скромной гордостью Петя продемонстрировал несколько, почти
как новых, тарелок фабрики Кузнецова. На донышке каждой из них был большой синий
двуглавый орел с соответствующей надписью; предыдущий владелец тарелок сообщил Пете,
что Кузнецов был почетным поставщиком Императорского двора. Петя не был ни знатоком
фарфора, ни снобом, ни, тем более, дураком; он понимал, что ни император, ни его
жена, ни их ближайшие родственники с подобных тарелок никогда не ели, но вкушать
пищу с императорских тарелок ему было всё равно приятно.
По счастью, Маринка уже знала, что молодой человек был не старьевщиком,
а математиком и программистом, причем программистом очень хорошим (что встречается
в наше время весьма часто) и чрезвычайно ценимым заказчиками (это встречается куда
реже). Разумеется, в тот вечер для девушки это не имело никакого значения
– она была увлечена странноватым талантливым Петей, а за прошедшие
два года ее чувства только усилились, как и Петины, впрочем. Не удивительно,
что через месяц влюбленные собирались пожениться.
Итак, Петя стоял на улице спиной к чужому подъезду и подозревал, что
его надули. А дело начиналось так. Пару дней назад, бродя по известной интернетовской
виртуальной барахолке, в разделе «коллекционирование» Петя набрел на две скифские
бронзовые бляшки с изображением пантер. Петя тут же в них влюбился. Он понял, что
всю жизнь хотел владеть именно такими бляшками. Созвонившись с владельцем вожделенных
побрякушек, он выяснил, что владелец, как и он сам, коллекционер романтического
замеса, и деньги, как таковые, его не интересуют, а интересует обмен на что-нибудь
интересненькое, желательно в области коллекционных орденов и медалей. У Пети как
раз имелся подлинный «Орден румынской короны» и медаль этого ордена. Несмотря на
впечатляющий вид (обе награды могли бы занять достойное место на нагрудном иконостасе
какого-нибудь арабского шейха или африканского президента, а то и на парадном облачении
одного из отцов отечественной церкви), цена регалий по Петиным прикидкам была не
слишком высокой – несколько сотен, самое больше, одна тысяча долларов. Обладатель
скифских сокровищ очень заинтересовался орденами, и они договорились встретиться
на квартире у нового знакомого в ближайшие выходные (сердце Пети, войдя в союз с
душой, требовали совершить обмен немедленно, но холодный разум напоминал, что нужно
закончить некую важную работу, за которую уже получен аванс, и Петя подчинился голосу
рассудка). Подчинился и, как выяснилось, зря – когда Петя, наконец, появился у коллекционера,
выяснилось, что бляшки уже успели обрести нового хозяина. Расстроенный Петя собрался
было уходить, но коллекционер уговорил показать румынские награды. Изучив регалии,
он вцепился в них, как репей в собачий хвост, и начал делать разные, как ему казалось,
заманчивые, предложения. Деньги Петя отверг сразу, даже не поинтересовавшись их
количеством. Горсть бронзовых наконечников для стрел вызвала у нашего героя лишь
презрительную улыбку – у него дома валялся десяток таких же, и он ими давно успел
наиграться. Римские и греческие монеты вызвали аналогичную реакцию, ровно, как и
старинный комплект шахмат из слоновой кости. Было сделано еще несколько попыток
обмена, но и они не имели успеха. Наконец, хозяин квартиры, разобравшись в особенностях
романтического склада души коллеги-коллекционера, предложил на обмен папку с не
изданным произведением Булгарина.
– Булгакова? – уточнил Петя.
Пришлось хозяину лезть в интернет и демонстрировать неучу общедоступные
сведения про автора рукописи. Петя тут же заинтересовался. Особенно его подкупил
тот факт, что за пятьдесят лет до Жюля Верна, Фаддей Венедиктович Булгарин написал
и опубликовал фантастический роман, в котором пророчески описал далекое будущее
человечества. Факт об известной любому культурному человеку вражде Пушкина и Булгарина
не производил особого впечатления на Петю, до тех пор, пока коллекционер не объяснил,
что свои знаменитые эпиграммы на Булгарина Александр Сергеевич писал исключительно
из зависти – произведения Булгарина в те времена расходились куда лучше пушкинских.
На вопрос про жанр и тему неизданного произведения владелец рукописи честно ответил,
что не читал, но, книга, наверняка, стоящая.
Короче говоря, спустя четверть часа, Петя, решив не дожидаться медлительного
лифта, радостно сбегал по лестнице с девятого этажа, напевая детсадовскую дразнилку
«обманули дурака на четыре кулака». В руках у него был объемистый полиэтиленовый
пакет, в котором лежала картонная папка с рукописью и четыре пластинки-сорокопятки
легендарных Битлов выпуска шестидесятых годов двадцатого века. Нужно сказать, что
пластинки, предложенные в качестве бонуса, сыграли, решающую роль при заключении
сделки. В тот момент Петя даже не задумался о том, что дома у него нет проигрывателя
для винила, и слушать пластинки ему, собственно, не на чем. Эта мысль придет ему
в голову через минуту, и вызовет ощущение неудачного обмена.
Можно предположить, что в этот самый миг новый владелец румынских
бранзулеток, очень довольный сделкой и собой, также весело напевал что-то наподобие
«обманули дурака». Скорое развитие печальных и, даже трагических событий показало,
что оба участника сделки в своих песенках оказались не правы. Или оба правы, если
угодно. Одним словом, дураками оказались оба, а жить обоим дуракам оставалось совсем
недолго. И пластинки легендарных Битлов были здесь абсолютно ни при чем.
По кольцевому коридору процессия с факелами дошла до двери,
на которой были изображены три креста – прямой и два косых. Петрос понял,
что это вход в его новое жилище – место, в котором он будет жить, пока Высокие
Боги не призовут к себе. Кресты обозначали номер комнаты – шестьдесят
четвертый. Хорошее число шестьдесят четыре, подумал молодой человек,
счастливое – состоит из шести перемноженных двоек, трех четверок или
двух восьмерок, отличный знак. Старший из стражников отстегнул от пояса
круглую пластинку с дюжиной коротких штырьков – ключ от двери, и с поклоном
протянул ее Петросу. Дверь с номером шестьдесят четыре привела в довольно
большой круглый зал без окон. На стенах висело восемь драгоценных светильников,
горящих ярким белым пламенем; такие использовались лишь в храмах. Молодой
человек вошел и огляделся. Посреди – бассейн круглой формы с фонтанчиком
в центре, неподалеку стол с четырьмя стульями. Кроме двери, через которую
только что вошли, было еще шесть – три в женские покои, одна в личную комнату
Внемлющего, и еще одна в сад. Куда ведет шестая дверь, Петрос пока не знал.
Невесты низко поклонились новому господину и молча направились в
спальни – каждая в свою; наверное их заранее проинструктировали, куда
идти. Петрос задумчивым взглядом проводил стройные фигурки, задрапированные
в белое. Интересно, какие они? Лицо одной из них ему предстоит увидеть
уже этой ночью. Стражники терпеливо ждали в коридоре, пока он к ним обернется.
Мужественные черные лица были слегка напряжены – Внемлющих побаивались. По
команде старшего, они слаженным криком поприветствовали нового квартиранта,
лихо развернулись на месте и ушли, чеканя шаг. Петрос немного послушал
удаляющееся цоканье подкованных металлом сандалий и пошел в личные покои.
Небольшое уютное помещение также было без окон и освещалось белым пламенем.
Большую часть комнаты занимало невысокое просторное ложе, возле него
стоял низкий столик. Еще имелся маленький гигиенический бассейн и стол
с письменными принадлежностями. Рядом стоял единственный стул.
В спальне никого не оказалось. Наверное, учитель ждет в саду,
догадался Петрос. Он вернулся в залу и открыл ближайшую дверь, рассчитывая
попасть в сад, но за дверью оказалось отхожее место. Тихонько журчала
вода и пахло цветами.
Следующая дверь вела в сад, плохо видный в темноте. Справа и слева
от входа стояли два высоких, выше Петроса, светильника. Судя по желтому
чадящему пламени, драгоценной сеточки, превращающий любой светильник в храмовый,
в них не было. В кресле у небольшого круглого стола сидел учитель Парва,
он же – верховный жрец, самый влиятельный человек во всем Великом Барге.
Его маска лежала рядом на столе. Петрос, как положено, стал на колени,
прижал лоб к мягкой, ровно подстриженной траве и простер руки в сторону
великого человека.
– Прекрати валяться, – строго сказал учитель. – Лучше расскажи,
что у тебя получается с простыми числами. Да встань уже и иди в кресло!
Петрос присел в кресло и стал рассказывать про найденный им
способ нахождения простых чисел. Петрос просеивал числа, отбрасывая
несовершенные, из-за этого, метод он назвал «решетом».
– Неплохо, – признал учитель, но, честно говоря, я ожидал от
тебя чего-то более впечатляющего. Самому-то нравится?
Говоря по совести, Петросу нравилось практически всё, что
он придумывал, и «решето» исключением не было. Тем не менее, он потупил
глаза и скромно пожал плечами.
– Ладно-ладно, не нужно притворяться. Такого самовлюбленного
нахала, как ты, я никогда не встречал и вряд ли когда-нибудь встречу. Впрочем,
должен признать, у тебя есть определенные основания быть собой довольным.
Сейчас я должен сообщить тебе, кому из Высоких Богов ты будешь внимать.
По-хорошему, мне бы стоило надеть официальную маску, и сообщить тебе
об этом, следуя соответствующему ритуалу, но – обойдешься. Короче говоря,
твой Бог – Прометей. Ты доволен?
Сказать, что Петрос был доволен, значило не сказать ничего.
Конечно, в иерархии Богов Прометей занимал не самое высокое место.
Громовержец, Потрясатель Морей и Правитель Подземного царства всеми
признавались более могущественными. Но Прометей был самым любимым
Богом. Он любил людей, и люди любили его. Всем известно, что именно он
показал, как пользоваться земным маслом, научил добывать металл из недр
земли, построил первый корабль. Прометей научил людей плавать по морям
за рабами и, если бы не он, жители Барга до сих пор сами бы пахали землю
и добывали камень в каменоломнях. Но милосердный Прометей был добр
не только к баргианцам, но и к другим народам. Он учил, что цвет кожи –
не главное, и баргианец лучше белокожего раба не из-за своей черной кожи,
а из-за того, что больше знает и лучше умеет. Рассказывают, что много
веков назад Прометей даже выбрал себе Внемлющего из числа белокожих
рабов. С тех пор, малую часть дикарей стали регулярно возвращать на родину.
А два века назад он велел выбирать рабов для отправки домой не с помощью
жребия, а по результатам состязания. В последние двести лет домой в дикие
племена возвращаются те рабы, кто лучше других преуспели в ремеслах,
грамоте и искусстве.
– Внимательно меня слушай и запоминай, – прервал размышления
Парва.
– Иногда, когда ты будешь заниматься любовью с этими женщинами,
Прометей будет входить в твое тело. Не вздумай ему противится. Впрочем,
до любовных утех он не слишком охоч, поэтому, чаще всего тебе придется
справляться самому. Насколько мне известно, особых проблем это у тебя
не вызывает, и опыт какой-никакой имеется.
Петрос засмущался. Он надеялся,
что о его успехах на этом поприще учителю ничего не известно, тем более
что вступая в ряды жрецов-кандидатов, он обещал не прикасаться к женщинам.
– Ишь, как застеснялся, – удивился учитель, – думаю, светлокожий
раб на твоем месте уже вообще бы красным сделался. Ладно, проехали. В
любом случае, это лучше мужеложства, которым грешат некоторые жрецы-кандидаты.
Впрочем, это мое личное мнение. У Высоких Богов это за грех не считается
– у некоторых, во всяком случае. Впрочем, довольно о любви!
– Иногда Прометей будет тебе являться во сне. Будете разговаривать
на разные темы, ты расскажешь ему, о чем спросит. Тут никаких советов я
дать не могу. Знаю только, что в отличие от других Богов – высокомерных
и гневливых, он ищет интересной беседы и дружбы. Надеюсь, что божественная
рулетка выбрала тебя не зря.
– И последнее. Ты будешь продолжать посещать занятия – мои
и учителя Мануса. Манус говорит, что из тебя может выйти неплохой специалист
по поиску личного пути. На занятия ходить только в маске – не хватало
еще, чтобы кто-нибудь узнал, что старший жрец сидит за партой, вместо того,
чтобы вещать с кафедры. Да, теперь ты старший жрец. Я уже внес нужные записи
в храмовую книгу. Сегодня ты сделался Внемлющим в ночи и старшим жрецом.
Неплохой денек, как ты считаешь?
– Ну, что у нас еще? Ватерклозетом и светильниками ты пользоваться
умеешь – в учебном корпусе точно такие же. Брадобрей будет приходить
по утрам. Еду приносят прямо сюда. Где тренировочный зал знаешь. Если
чувствуешь себя утомленным, то к выполнению супружеских обязанностей
можешь приступать не сегодня, а завтра. Или послезавтра – твое дело. И
не опаздывай завтра на занятия!
С этими словами верховный жрец легко поднялся. Петрос вскочил,
проводил учителя до выхода и вернулся в сад. Там он прислушался к своим
ощущениям. Утомленным он себя не чувствовал.
Петя был человеком не особенно тщеславным – во всяком случае в областях,
выходящих за рамки профессиональных интересов, но ощущение того, что он является
единственным владельцем литературного шедевра, его будоражило. Придя домой он собирался
первым делом прочитать пару страничек гениального произведения и лишь потом посвятить
должное время анализу принципиально нового алгоритма шифрования, который в скором
времени, как он небезосновательно надеялся, будет широко обсуждаться в профессиональном
сообществе и носить его, Петино, имя. Точнее, фамилию. Но, как известно, один человек
предполагает, а все остальные располагают. Как только Петя открыл дверь в квартиру,
его нос ощутил божественный аромат высокой кухни. Пробираясь по коридору к источнику
благоухания, Петя попробовал определить его составляющие – -вливтся
запах -- -- лагоухания, Петя попробовал определить его составляющие -- кажетсяв
котором, как безошибочно носить е
кажется, улавливается аромат молодой зелени кориандра и солодковый запах кочанчиков
салатного цикория, к которому за два года он еще не успел привыкнуть, но, по вполне
очевидным причинам, уже успел полюбить. Запахи пряностей не скрывали, а лишь подчеркивали
и украшали благоухание основного блюда – тушеной говядины. Не телятины, с ее
диетически строгим и необъемным запахом (да и вкусом, что уж там говорить), а зрелой
духовитой говядины, мастерски доведенной до такого состояния, когда она уже тает
во рту, но еще оставляет шанс ощутить жадными нёбом, зубами и языком восхитительную
фактуру безупречно приготовленного мяса. Добравшись до кухни, Петя с удовольствием
уставился на шеф-повара, стоящего к нему спиной. На ногах шефа обнаружились домашние
тапочки, размеров на шесть превосходящие необходимый, а верхняя часть была задрапирована
в Петину майку, достававшую до колен и казавшуюся большой и бесформенной на стройном
теле девушки. Впрочем под майкой отчетливо угадывался круглый задик, уводя от мыслей
о предстоящем гастрономическом разгуле.
– Мой руки – и за стол, – скомандовала, не оборачиваясь, Маринка.
– У тебя, что – глаза на спине? – привычно расстроился Петя и покорно
пошел в ванную.
Потом был обед с французским вином, пусть не самого любимого взыскательной
девушкой сорта, но вполне подходящим к изысканному блюду. Обед сопровождался, как
всегда многословными, но от того не менее искренними, Петиными похвалами, а затем
последовало совместное возлежание на широчайшем диване, прерываемое пару раз недолгим
сном. Как результат, о своем новом приобретении молодой человек вспомнил уже вечером,
когда Маринка собралась уходить:
– Ты Булгарина знаешь?
– Фаддея-то? А как же – я же всё-таки специалист по пушкинскому окружению.
– А он правда был великим писателем?
– Не сказала бы. А с чего это ты вдруг заинтересовался?
Петя вытащил из пакета папку и, положив на стол, сообщил:
– Вот по случаю приобрел его неизданную рукопись. Как считаешь, вещь
стоящая или снова хомячком обзываться будешь?
Девушка пролистала несколько страниц, некоторые из которых посмотрела
на свет и даже, зачем-то, понюхала, после чего сделала заключение:
– Рукопись, определенно старая, похоже, середина девятнадцатого века.
Судя по всему, что-то вроде автобиографии. У Булгарина есть изданные воспоминания
– но вроде бы это не они. По поводу его авторства сейчас сказать ничего не могу
– нужно сравнить почерк. Дай мне ее на недельку – всё равно читать не будешь.
– Почему это не буду? – обиделся Петя, – что я, по-твоему, только
справочники читаю? А тут, всё-таки классика.
– Да никакой он не классик, успокойся – вряд ли тебе понравится. Хотя,
мужик был, несомненно, интересный.
– Расскажи про него, – потребовал Петя, – и если хорошо расскажешь,
то, возможно, получишь папку на денёк.
– На денек не получится, – с сожаленьем сообщила Маринка и объяснила:
– Завтра я на неделю в Псков
уезжаю.
– На неделю? – ужаснулся Петя, – что там в этом Пскове неделю делать?
– Работа в архивах есть неотъемлемая часть научной деятельности филолога-историка,
– назидательным тоном сообщила ученая девушка и, явно желая отвлечь Петю от печальной
темы долгого расставания, спросила:
– Про Фаддея будешь слушать?
Фаддей Венедиктович Булгарин действительно оказался личностью примечательной
и с захватывающей биографией – хоть приключенческий фильм снимай! Для начала оказалось,
что по-настоящему зовут его Яном Тадеушем, Фаддеем он сделался позже. По происхождению
Ян был из польской шляхты. Отец его был ярым демократом и сторонником идеи независимой
Польши. Приверженность радикальным взглядам он выразил, в основном, двумя поступками:
назвал сына Тадеушем в честь героя борьбы за независимость (это поступок сильных
последствий не имел), а вскоре после этого, принимая участие в польской революции,
убил русского генерала (за это был сослан в Сибирь). Несмотря на предосудительный
поступок своего папы, юноша был принят в Петербуржский кадетский корпус, где, невзирая
на скверное знание русского языка, начал писать сатиры и басни. После окончания
корпуса тут же принял участие в русско-прусско-французской войне, в уланском полку.
Интересно, что воевал он, в этот раз, на стороне России.
– А на чьей же стороне еще воевать выпускнику Питерского офицерского
училища? – удивился Петя. Маринка жестом велела ему замолчать и продолжила рассказ.
На войне Тадеуш отличился – был ранен и получил орден. Потом принял
участие в Шведской войне, а возвратившись из похода, чем-то сильно обидел полкового
командира, и был переведен в полк похуже. Вскоре его и вовсе отчислили из армии,
после этого бывший улан скитался по разным странам Европы, бедствовал и, как говорят,
даже воровал. Бродяжническая жизнь закончилась определением в Польский легион армии
Наполеона в качестве рядового. В составе французской армии он воевал в Испании,
а затем и в России (на сей раз против русской армии). Получил капитанский чин, а
после отступления, был пленен пруссаками и выдан русским. Особого наказания за участие
в войне на вражьей стороне не понёс, оправдавшись тем, что принес присягу Наполеону
в тот момент, когда тот был союзником России, а далее просто следовал требованием
присяги. Затем Тадеуш, помотавшись между Варшавой и Вильной, осел в Петербурге,
где сделался журналистом, писателем и издателем. Сам Пушкин восхищался Булгариным
и дорожил его мнением. Неожиданно, незадолго до восстания декабристов, из демократа
и либерала сделался «реакционером», рассорился с Пушкиным и большинством общих друзей,
работал на Третье отделение Собственной Его Императорского величества канцелярии
– занятие однозначно осуждаемое в приличном обществе. После смерти Пушкина продолжал
успешно писать и издавать – себя и других. Дожил до преклонных лет, а потом, понятное
дело, помер.
– Ты три раза упомянула Пушкина, – заметил Петя. – Значит ли это,
что Фаддея помнят только в связи с Александром Сергеевичем, или это из-за того,
что ты – спец по Пушкину?
– Трудно сказать, – пожала плечами девушка, – но, если ты сейчас возьмешься
читать его произведение, вряд ли получишь удовольствие. Я бы тебе посоветовала немного
почитать про ту эпоху, составить свое мнение, а уж потом заняться его автобиографией.
По-моему, Булгарин был любителем приврать, и тебе может доставить удовольствие разоблачать
его недомолвки, передергивания и прямую ложь – ты же у нас юноша с развитыми аналитическими
способностями!
Петя подозревал, что его невеста не до конца искренна в оценке качества
литературного творчества Булгарина и в корыстных целях использует ей же упомянутые
«недомолвки, передергивания и прямую ложь», однако не стал возражать, когда Маринка
начала упихивать булгаринскую рукопись в свою бездонную сумку.
Проводив девушку до двери, Петя подошел к компьютеру, собираясь посвятить
минут двадцать ознакомлению с эпохой Булгарина средствами интернета, но двадцатью
минутами дело не ограничилось. Оказалось, что подтверждаются далеко не все факты
биографии Булгарина из тех, что вкратце успела изложить Маринка. В частности, сам
писатель никогда не упоминал, что его папаша грешил террором, а конфликт с законами
Российской Империи объяснял несчастливым стечением обстоятельств. Пытаясь понять,
где правда, Петя успел изучить с сотню страниц по теме, полюбоваться портретами
Фаддея в различных видах, и лишь после этого обратил внимание, что уже четыре часа
утра, и отправился спать.
С утра, а утро наступило не слишком рано – часов в одиннадцать, Петя
постоял под горячим душем, сварил кофе и прямо с чашкой отправился к письменному
столу – Булгарин Булгариным, а анализ алгоритма хорошо бы сегодня-завтра закончить.
Понятное дело, что аналитически доказать правильность такого алгоритма невозможно
в принципе, но можно еще несколько раз по нему пройтись, проверяя логику, а потом
заняться подготовкой данных для тестирования. Дело пошло хорошо, работа спорилась,
от стола Петя отходил всего лишь пару раз, чтобы сделать кофе, достать новую пачку
сигарет, и два раза дойти до туалета – сухое вино, выпитое вчера за обедом, напомнило
о себе. Около восьми вечера Петя решил, что пора прерваться, поужинать и заняться
Булгариным. Он прошел на кухню, поставил в микроволновку остатки вчерашнего мяса
и двинулся к холодильнику – кажется там оставались полбутылки вина, ведь есть такую
говядину, не запивая благородным напитком, грешно, а Петя был не из тех, кто грешит
тогда, когда можно не грешить. В этот момент раздался звонок в дверь. Петя, не дойдя
до холодильника, резко сменил направление и отправился открывать, раздумывая, кто
бы это мог быть.
Вопреки несмелым надеждам, это была не Маринка. За дверью стоял незнакомый
молодой человек, который представился курьером, и в обмен на Петину роспись на квитанции,
передал полиэтиленовый пакет с эмблемой известного винного магазина-бутика. В пакете
оказалась пара бутылок сухого вина – того самого, Маринкиного любимого. Никакой
записки к посылке не прилагалось.
– Тонко! – оценил Петя, – в том, что я догадаюсь, кто прислал вино,
разумная девушка не сомневалась. При этом посылка, намекает, что неплохо бы всегда
иметь в запасе любимого вина для любимой женщины; в то же время дает понять, что
любит меня, помнит и заботится. А еще Маринка надеется, что пара бутылок изысканного
напитка хотя бы частично компенсируют ее отсутствие.
Сообразив, что слишком далеко зашел в своих дедуктивных рассуждениях,
Петя недовольно хмыкнул и понес вино к холодильнику. Когда он достал бутылку с намерением
поставить ее охлаждаться, обнаружилось, что температура у нее просто идеальная для
немедленного употребления: достаточно прохладное, но не слишком холодное. Призывно
два раза пропищала микроволновка, уже не в первый раз – мясо разогрелось и ждет
когда его начнут вкушать, запивая правильно охлажденным вином.
Ужинать Петя устроился прямо возле компьютера. Он включил настольную
лампу и погасил верхний свет. В результате создалась идеальная обстановка для погружения
в глубины булгаринской эпохи: приветливо светил монитор, слева от клавиатуры стояла
кузнецовская тарелка с восхитительным мясом, а возле правой руки рубином горел бокал
с вином. Петя положил в рот кусочек говядины, проглотил, тщательно разжевав, и сделал
большой глоток вина. В первой же статье, посвященной Булгарину, недвусмысленно говорилось,
что Фаддей Венедиктович был агентом Третьего отделения – о чем-то таком Маринка
упоминала в своем рассказе. Из этого материала следовало, что популярный писатель
и крупный издатель прямо-таки писал доносы на своих коллег. Зато в другом источнике,
серьезном научном исследовании, утверждалось, что Булгарин всего лишь писал аналитические
обзоры про настроения в культурном обществе и давал некоторые рекомендации относительно
того, что нужно предпринять, чтобы сделать Россию процветающей державой. Петя заинтересовался
таким явным противоречием, поискал и нашел в интернете еще десяток документов, но
окончательного мнения о форме сотрудничества писателя с репрессивными органами не
получалось. Было ясно одно: Булгарин в свои зрелые годы был убежденным государственником
и большим противником либеральных фантазий. Мало того, достаточно критически относясь
к порядкам, царившим в России, он был уверен, что бардак, имевший место в Польше,
на момент присоединения ее к Империи, был в стократ хуже – во всяком случае, под
конец жизни он писал об этом неоднократно.
Вино закончилось неожиданно быстро. Петя, не отрывая взгляда от монитора,
где знакомился с интереснейшими рассуждениями, действительно ли Наполеон наградил
Булгарина орденом Почетного Легиона, или это всё фантазии тщеславного писателя,
попытался наполнить бокал и обнаружил, что бутылка пуста. С неохотой он поднялся,
принес вторую и открыл ее коллекционным штопором. Сам штопор был выполнен из стальной
проволоки скверного качества, а ручка выточена из светлого дерева неизвестной породы
и украшена надписью Цена 14 коп. – памятник
отечественного прикладного дизайна семидесятых годов двадцатого века.