Глава I

 

 

У Пет­ро­са не­стер­пи­мо свер­бе­ло в но­су. Он не­за­мет­но раз­ду­вал ноз­д­ри, ше­ве­лил бро­вя­ми и за­дер­жи­вал ды­ха­ние, но от это­го ста­но­ви­лось толь­ко ху­же. О том, что­бы чих­нуть или, хотя бы, по­че­сать нос, не мог­ло быть и ре­чи – Пет­рос при­ни­мал по­кая­ние жре­цов-кан­ди­да­тов, и обе ру­ки бы­ли за­ня­ты – ле­вая дер­жа­ла за­пе­ча­тан­ный фла­кон с ка­мен­ным мас­лом, а в пра­вой был сви­ток с по­имен­ным пе­реч­нем Ста Бо­гов.

Нос непрерывно че­сал­ся уже боль­ше ча­са. Мучения начались, как толь­ко стрел­ка бо­же­ст­вен­ной ру­лет­ки ука­за­ла на Пет­ро­са, и вер­хов­ный жрец в глу­хой бе­лой мас­ке пер­во­свя­щен­ни­ка, взой­дя на ал­тарь, из­вес­тил Вы­со­ких Бо­гов, что их во­лей из­бран но­вый Вне­млю­щий в но­чи. Ста­ра­ясь от­влечь се­бя от не­уме­ст­но­го же­ла­ния чих­нуть, Пет­рос сей­час пы­тал­ся пред­ста­вить се­бе, что ощу­ща­ет ка­ж­дый из ста два­дца­ти се­ми кан­ди­да­тов, че­ре­дой про­хо­дя­щих пе­ред ним. Это бы­ло не слож­но – он сам уже во­семь раз сто­ял на ко­ле­нях пе­ред тем, ко­го из­бра­ли Бо­ги, и так же не­ис­крен­не вос­слав­лял муд­рость не­спра­вед­ли­во­го жре­бия.

Сте­пен­но по­до­шел и не­ук­лю­же, в два прие­ма, встал ко­ле­ни тол­стяк Бо­вус по про­зви­щу Слон – луч­ший друг но­во­го Вне­млю­ще­го. Он вос­сла­вил муд­рость бо­же­ст­вен­но­го вы­бо­ра и пред­по­ло­жил, что жре­бий про­шел ми­мо не­го из-за склон­но­сти к чре­во­уго­дию. За­тем тол­стяк, сле­дуя ка­но­ну, по­обе­щал к сле­дую­ще­му ра­зу не­пре­мен­но ис­пра­вить­ся.

– Тол­стый, – ста­ра­ясь не ше­ве­лить гу­ба­ми, ска­зал Пет­рос, – мо­жет, де­ло не в об­жор­ст­ве, а в од­ной сим­па­тич­ной вдо­вуш­ке из Ста­ро­го квар­та­ла? Или в кув­ши­не яч­мен­но­го ви­на, что мы с то­бой три дня на­зад ста­щи­ли из лав­ки поч­тен­но­го Ли­са?

Тол­стяк, ра­зу­ме­ет­ся, ни­че­го не от­ве­тил. Он еще раз бла­го­чес­ти­во по­кло­нил­ся, под­нял­ся на но­ги и ве­ли­че­ст­вен­но про­ше­ст­во­вал к груп­пе мо­ло­дых жре­цов, уже ус­пев­ших по­ка­ять­ся. Мо­ло­ды­ми, впро­чем, не­ко­то­рых каю­щих­ся мож­но бы­ло на­звать лишь ус­лов­но: сле­дую­щим на ко­ле­ни пе­ред Пет­ро­сом опус­тил­ся са­мый за­слу­жен­ный из жре­цов-кан­ди­да­тов, лы­со­ва­тый Каш­кис, по про­зви­щу Бо­жья Ро­са. По мне­нию Каш­ки­са судь­ба в этот раз про­шла ми­мо из-за по­роч­ных мыс­лей, ино­гда по­се­щаю­щих его но­ча­ми. Пет­ро­са очень за­ин­те­ре­со­ва­ли под­роб­но­сти о ноч­ных фан­та­зи­ях ста­ро­го гре­хо­вод­ни­ка, но, со­глас­но ри­туа­лу, ему по­ла­га­лось сто­ять мол­ча, вы­ра­жая ли­цом муд­рость и пе­чаль.

По­след­ним каю­щим­ся был мо­ло­дой, млад­ше Пет­ро­са, жрец-кандидат, прозванный Тлёй. Он счи­тал, что жре­бий про­шел ми­мо из-за то­го, что он не­дос­та­точ­но усерд­но изу­чал язык се­вер­ных варваров. А я ду­маю, молча воз­ра­зил ему Пет­рос, это все из-за то­го что ты за­ло­жил нас с Тол­стым, ко­гда мы не вер­ну­лись в храм в ночь празд­ни­ка Матери Земли. Он с тру­дом от­вел зло­рад­ный взгляд от ку­че­ря­вой ма­куш­ки до­нос­чи­ка, и на ли­це сно­ва поя­ви­лись по­ло­жен­ные муд­рость и пе­чаль.

По­том воз­но­си­ли бла­го­дар­ст­вен­ную мо­лит­ву к Про­ме­тею за дра­го­цен­ный по­да­рок, по­зво­лив­ший уз­на­вать во­лю Бо­гов – бо­же­ст­вен­ный жре­бий, судь­бо­нос­ную ру­лет­ку. По пра­ви­лам Про­ме­тею мо­ли­лись стоя. Многие, ус­тав сто­ять, с удо­воль­ст­ви­ем бы от­дох­ну­ли на ко­ле­нях, но де­мо­кра­тич­ный Бог еще в дав­ние вре­ме­на это стро­го-на­стро­го за­пре­тил. На оче­ре­ди, по сча­стью, в про­грам­ме стоя­ло ис­пол­не­ние гим­на Ста Бо­гам. У Пет­ро­са к то­му вре­ме­ни спи­на ужас­но ус­та­ла, по­это­му, он с боль­шим удо­воль­ст­ви­ем, про­стер­ся ниц и во­оду­шев­лен­но при­сое­ди­нил­ся к ис­пол­не­нию гим­на в ус­тав­ном по­ло­же­нии. Чи­хать уже рас­хо­те­лось.

От­зву­чал гимн. По мол­ча­ли­во­му зна­ку вер­хов­но­го жре­ца Пет­рос в пер­вый раз в жиз­ни на­дел мас­ку Вне­млю­ще­го и по­шел к вы­хо­ду из хра­ма. Мас­ка за­кры­ва­ла верх­нюю часть ли­ца и не­удоб­но да­ви­ла на пе­ре­но­си­цу, при­шлось ды­шать ртом. Вый­дя из вы­со­кой, рас­пах­ну­той створ­ка­ми на­ру­жу, две­ри, он ос­та­но­вил­ся в те­ни ко­лон­на­ды, гля­дя с вы­со­ты три­дца­ти двух сту­пе­ней на ты­ся­чи со­гра­ж­дан, го­то­вых уз­реть но­во­го Вне­млю­ще­го. Уже на­сту­пил ве­чер, бы­ло тем­но, и пло­щадь пе­ред хра­мом, ос­ве­ща­лась дву­мя ря­да­ми вы­со­ких све­тиль­ни­ков, за­прав­лен­ных зем­ля­ным мас­лом. Жел­тое яр­кое пла­мя, гу­дя, взды­ма­лось до тем­ных не­бес. По чер­ным ли­цам тол­пы, об­ра­щен­ным в сто­ро­ну хра­ма, бе­га­ли жел­тые от­све­ты. Ско­пи­ще лю­дей бы­ло от­де­ле­но от сту­пе­ней хра­ма дву­мя ря­да­ми страж­ни­ков, об­ла­чен­ных в бле­стя­щие дос­пе­хи из свя­щен­ных пла­стин. Бли­жай­шая цепь ох­ра­ны бы­ла ли­цом об­ра­ще­на к Пет­ро­су. Све­тиль­ни­ки ока­за­лись у них за спи­ной, по­это­му чер­ные ли­ца страж­ни­ков бы­ли скры­ты в тем­но­те, лишь свер­ка­ли бел­ки зор­ких глаз. Гла­за вто­рой це­пи, стоя­щей спи­ной к пер­вой, бди­тель­но сле­ди­ли за тол­пой. Страж­ни­ки мед­лен­но по­во­ра­чи­ва­ли го­ло­вы, не про­пус­кая ни од­но­го дви­же­ния в мас­се лю­дей, стоя­щих пе­ред ни­ми. В ожи­да­нии сиг­на­ла труб, Пет­рос по­ста­рал­ся рас­сла­бить­ся. Прав­да ли, что дос­пе­хи страж­ни­ков сде­ла­ны из об­шив­ки ко­раб­лей Пер­вых Бо­гов, на ко­то­рых они при­ле­те­ли со звезд? – вспом­нил он. – Или это оче­ред­ная сказ­ка, при­ду­ман­ная жре­ца­ми для лег­ко­вер­но­го на­ро­да?

 Че­ты­ре­ж­ды про­ре­ве­ли тру­бы. Гул тол­пы стих. Пет­рос не­мно­го по­мед­лил и вы­шел на свет. Ты­ся­чи лю­дей, за­та­ив ды­ха­ние, смот­ре­ли на не­вы­со­кую фи­гу­ру в мас­ке, об­ла­чен­ную в пур­пур­ную ман­тию Вне­млю­ще­го. Пря­мо сей­час все уз­на­ют, ка­кой из ста два­дца­ти вось­ми но­мо­сов Бар­га бу­дет ос­во­бо­ж­ден от хра­мо­вой по­да­ти до сле­дую­ще­го дня вы­бо­ра Вне­млю­ще­го. Хро­ни­ки рас­ска­зы­ва­ют, что Со­тый но­мос – са­мый бо­га­тый из всех, кро­ме Пер­во­го, сде­лал­ся та­ким сто три­дцать лет на­зад, ко­гда це­лых три го­да не пла­тил хра­мо­во­го на­ло­га, так как три го­да подряд но­вым Вне­млю­щим ста­но­вил­ся по­сла­нец Со­то­го но­мо­са. Имен­но в те вре­ме­на там был воз­ве­ден храм Ста Бо­гов, срав­ни­мый по рос­ко­ши с глав­ным хра­мом го­су­дар­ст­ва, а Со­тый Го­род, по су­ще­ст­ву, стал вто­рой сто­ли­цей Ве­ли­ко­го Бар­га. Сно­ва че­ты­ре­ж­ды про­ре­ве­ли хра­мо­вые тру­бы и умолк­ли. За­тем раз­дал­ся ко­рот­кий удар ко­ло­ко­ла и на­сту­пи­ла пол­ная ти­ши­на. Тол­па слов­но на­бра­ла в грудь воз­ду­ха и боя­лась его вы­пус­тить. Пет­рос снял мас­ку, под­нял ее над го­ло­вой, сде­лал еще шаг впе­ред и, что бы­ло си­лы, крик­нул: Я – Пет­рос из Пя­то­го но­мо­са. Я бу­ду вни­мать Бо­гам! Тол­па, на­ко­нец, вы­дох­ну­ла. Пет­рос пред­став­лял се­бе пла­чу­щих от ра­до­сти мать и сес­тер, сча­ст­ли­во улы­баю­ще­го­ся от­ца и тор­же­ст­вую­щих дру­зей. Ско­ро весть до­не­сет­ся до род­но­го Пя­то­го но­мо­са, и блед­но­ко­жие ра­бы нач­нут свои вар­вар­ские пля­ски, гром­ко во­пя от сча­стья. Уже че­рез не­де­лю ка­ж­до­го де­ся­то­го из них, щед­ро ода­рив, от­пра­вят до­мой, в их ди­кие пле­ме­на. Там они сде­ла­ют­ся пер­вы­ми, по­лу­чат са­мых хо­ро­ших жен­щин и скот, а, ко­гда ко­раб­ли бар­гов в сле­дую­щий раз при­плы­вут за но­вы­ми ра­ба­ми, луч­шие муж­чи­ны и пре­крас­ней­шие жен­щи­ны сно­ва бу­дут пред­ла­гать се­бя.

Пет­ро­са ве­ли по тем­но­му ла­би­рин­ту хра­мо­вых пе­ре­хо­дов. Впе­ре­ди шли че­ты­ре страж­ни­ка с фа­ке­ла­ми, за ни­ми – Пет­рос. На рас­стоя­нии пя­ти ша­гов сле­до­ва­ли еще чет­ве­ро, а за­мы­ка­ли ше­ст­вие три юных по­слуш­ни­цы хра­ма. Уже се­го­дня они на це­лый год сде­ла­ют­ся воз­люб­лен­ны­ми ко­го-то из Вы­со­ких Бо­гов, а еще че­рез год их сме­нят три но­вые кра­са­ви­цы, а те, что сле­ду­ют сей­час в тем­но­те за Пет­ро­сом, най­дут се­бе му­жей из са­мых удач­ли­вых жи­те­лей Бар­га. Мать Пет­ро­са то­же ко­гда-то бы­ла воз­люб­лен­ной Вы­со­ко­го Бо­га, по­это­му, его отец по празд­нич­ным дням с гор­до­стью но­сит жел­тую шап­ку му­жа из­бран­ной Бо­га­ми. Пет­рос спро­сил се­бя, го­тов ли он пред­ста­вить Вы­со­ких Бо­гов на суп­ру­же­ском ло­же, и с удо­воль­ст­ви­ем ощу­тил, что да, го­тов. По­том он стал раз­мыш­лять о сво­ей се­мье. На­вер­ное обе не­за­муж­них се­ст­ры очень ско­ро най­дут се­бе му­жей – в же­лаю­щих по­род­нить­ся с семь­ей Вне­млю­ще­го не­дос­тат­ка не бу­дет. Лю­бой дру­гой жрец-кан­ди­дат на его мес­те ду­мал бы сей­час со­всем о дру­гом. Но ско­рая встре­ча с вер­хов­ным жре­цом, на ко­то­рой тот сни­мет мас­ку и от­кро­ет свое ли­цо, мог­ла вол­но­вать ко­го угод­но, но толь­ко не Пет­ро­са. Он-то чу­дес­но знал, что вер­хов­ный жрец и учи­тель ма­те­ма­ти­ки Пар­ва – один и тот же че­ло­век. Учи­тель Пар­ва еще год на­зад, вос­хи­щен­ный до­ка­за­тель­ст­вом тео­ре­мы о пло­ща­дях квад­ра­тов, от­крыл­ся Пет­ро­су. Пребывающий в непрерывном движении ост­рый ум мо­ло­до­го че­ло­ве­ка, только что соотнес близ­кое зна­ком­ст­во с вер­хов­ным жре­цом и уда­чу при жре­бии. Ре­зуль­тат со­пос­тав­ле­ния заставил усом­нить­ся в бес­при­стра­ст­но­сти судь­бо­нос­ной ру­лет­ки, но не уменьшил радости от выигрыша – события развивались просто чудесно.

По тра­ди­ции, сви­да­ние с вер­хов­ным жре­цом долж­но бы­ло про­изой­ти в апар­та­мен­тах, ко­то­рые от­ны­не бу­дет за­ни­мать Пет­рос. Еще де­вя­но­сто де­вять та­ких же квар­тир рас­по­ла­га­лись по ок­руж­но­сти Хра­ма. За сот­ней две­рей сто Вне­млю­щих бе­се­ду­ют со Ста Бо­га­ми – ка­ж­дый со сво­им. Все апар­та­мен­ты со­сто­ят из цен­траль­ной за­лы и пя­ти ком­нат, и име­ют два вы­хо­да – в об­щий коль­це­вой ко­ри­дор с од­ной сто­ро­ны, и в изо­ли­ро­ван­ный са­дик с фон­та­ном – с дру­гой. Об этом чу­дес­но зна­ли не толь­ко сто Вне­млю­щих и сто два­дцать во­семь жре­цов-кан­ди­да­тов, но и все жи­те­ли Ве­ли­ко­го Бар­га – Храм не ви­дел ну­ж­ды де­лать из это­го сек­ре­та.

 

 

Только выйдя из подъезда на свежий воздух, Петя начал подозревать, что его обманули, причем обманули, почти не прилагая к этому усилий, разгадав на раз его азартную душу коллекционера. Из-за этого увлечения его небольшая квартирка напоминала не то лабораторию средневекового алхимика, не то убежище сумасшедшего ученого-энциклопедиста прошлых веков, заваленное массой самых удивительных предметов. Странные артефакты лежали и стояли в квартире в самых неожиданных местах, вызывая оторопь у редких гостей. Ко­гда влюб­лен­ный до оду­ре­ния Пе­тя два го­да на­зад впер­вые при­гла­сил Ма­рин­ку к се­бе, то пер­вым де­лом про­де­мон­ст­ри­ро­вал свои бо­гат­ст­ва. Это уже по­том, ко­гда они сде­ла­ют­ся со­всем близ­ки­ми людь­ми, де­вуш­ка на­зо­вет его Плюш­ки­ным и хо­мяч­ком, а в тот па­мят­ный ве­чер Ма­рин­ка с поч­ти­тель­ным ин­те­ре­сом изу­ча­ла раз­но­ма­ст­ные со­кро­ви­ща. Осо­бое впе­чат­ле­ние, как Пе­тя и ожи­дал, у де­вуш­ки вы­зва­ли ин­те­рес:

 огромная, почти в человеческий рост, бронзовая статуя бога Шивы;

самурайский меч (штатный клинок пехотного офицера Квантунской армии);

зуб кашалота;

хрустальный (так утверждал продавец) шар диаметром сантиметров двадцать – вещь незаменимая при гаданиях;

набор наконечников для стрел, включая скифские и древнерусские;

рукопись неизвестного содержания, неизвестного автора на неизвестном, предположительно аджарском, языке, датированная аж тысяча девятьсот девятнадцатым годом (приобретена за смешные деньги вместе с двумя железными метеоритами из тех же аджарских краев).

Боль­шое впе­чат­ле­ние на Ма­рин­ку про­из­вел один из ценнейших экспонатов – ноты прелюдий Шопена, изданные при жизни автора. Когда-то Петя выменял их на небольшое чучело крокодила; как всегда в похожих случаях, обмен был произведен под влиянием острого и неожиданного импульса – до того Петя воспринимал Шопена как композитора одного произведения – Траурного Марша, разумеется. Тот факт, что Шопен писал еще и прелюдии, так потряс молодого человека, что он, почти не задумываясь, расстался с крокодильим чучелом.

Со скром­ной гор­до­стью Петя про­де­мон­ст­ри­ро­вал несколько, почти как новых, тарелок фабрики Кузнецова. На донышке каждой из них был большой синий двуглавый орел с соответствующей надписью; предыдущий владелец тарелок сообщил Пете, что Кузнецов был почетным поставщиком Императорского двора. Петя не был ни знатоком фарфора, ни снобом, ни, тем более, дураком; он понимал, что ни император, ни его жена, ни их ближайшие родственники с подобных тарелок никогда не ели, но вкушать пищу с императорских тарелок ему было всё равно приятно.

По сча­стью, Ма­рин­ка уже зна­ла, что молодой человек был не старьевщиком, а математиком и программистом, причем программистом очень хорошим (что встречается в наше время весьма часто) и чрезвычайно ценимым заказчиками (это встречается куда реже). Ра­зу­ме­ет­ся, в тот ве­чер для де­вуш­ки это не име­ло ни­ка­ко­го зна­че­ния – она бы­ла ув­ле­че­на стран­но­ва­тым та­лант­ли­вым Пе­тей, а за про­шед­шие два го­да ее чув­ст­ва толь­ко уси­ли­лись, как и Пе­ти­ны, впро­чем. Не уди­ви­тель­но, что че­рез ме­сяц влюб­лен­ные со­би­ра­лись по­же­нить­ся.

Итак, Петя стоял на улице спиной к чужому подъезду и подозревал, что его надули. А дело начиналось так. Пару дней назад, бродя по известной интернетовской виртуальной барахолке, в разделе «коллекционирование» Петя набрел на две скифские бронзовые бляшки с изображением пантер. Петя тут же в них влюбился. Он понял, что всю жизнь хотел владеть именно такими бляшками. Созвонившись с владельцем вожделенных побрякушек, он выяснил, что владелец, как и он сам, коллекционер романтического замеса, и деньги, как таковые, его не интересуют, а интересует обмен на что-нибудь интересненькое, желательно в области коллекционных орденов и медалей. У Пети как раз имелся подлинный «Орден румынской короны» и медаль этого ордена. Несмотря на впечатляющий вид (обе награды могли бы занять достойное место на нагрудном иконостасе какого-нибудь арабского шейха или африканского президента, а то и на парадном облачении одного из отцов отечественной церкви), цена регалий по Петиным прикидкам была не слишком высокой – несколько сотен, самое больше, одна тысяча долларов. Обладатель скифских сокровищ очень заинтересовался орденами, и они договорились встретиться на квартире у нового знакомого в ближайшие выходные (сердце Пети, войдя в союз с душой, требовали совершить обмен немедленно, но холодный разум напоминал, что нужно закончить некую важную работу, за которую уже получен аванс, и Петя подчинился голосу рассудка). Подчинился и, как выяснилось, зря – когда Петя, наконец, появился у коллекционера, выяснилось, что бляшки уже успели обрести нового хозяина. Расстроенный Петя собрался было уходить, но коллекционер уговорил показать румынские награды. Изучив регалии, он вцепился в них, как репей в собачий хвост, и начал делать разные, как ему казалось, заманчивые, предложения. Деньги Петя отверг сразу, даже не поинтересовавшись их количеством. Горсть бронзовых наконечников для стрел вызвала у нашего героя лишь презрительную улыбку – у него дома валялся десяток таких же, и он ими давно успел наиграться. Римские и греческие монеты вызвали аналогичную реакцию, ровно, как и старинный комплект шахмат из слоновой кости. Было сделано еще несколько попыток обмена, но и они не имели успеха. Наконец, хозяин квартиры, разобравшись в особенностях романтического склада души коллеги-коллекционера, предложил на обмен папку с не изданным произведением Булгарина.

– Булгакова? – уточнил Петя.

Пришлось хозяину лезть в интернет и демонстрировать неучу общедоступные сведения про автора рукописи. Петя тут же заинтересовался. Особенно его подкупил тот факт, что за пятьдесят лет до Жюля Верна, Фаддей Венедиктович Булгарин написал и опубликовал фантастический роман, в котором пророчески описал далекое будущее человечества. Факт об известной любому культурному человеку вражде Пушкина и Булгарина не производил особого впечатления на Петю, до тех пор, пока коллекционер не объяснил, что свои знаменитые эпиграммы на Булгарина Александр Сергеевич писал исключительно из зависти – произведения Булгарина в те времена расходились куда лучше пушкинских. На вопрос про жанр и тему неизданного произведения владелец рукописи честно ответил, что не читал, но, книга, наверняка, стоящая.

Короче говоря, спустя четверть часа, Петя, решив не дожидаться медлительного лифта, радостно сбегал по лестнице с девятого этажа, напевая детсадовскую дразнилку «обманули дурака на четыре кулака». В руках у него был объемистый полиэтиленовый пакет, в котором лежала картонная папка с рукописью и четыре пластинки-сорокопятки легендарных Битлов выпуска шестидесятых годов двадцатого века. Нужно сказать, что пластинки, предложенные в качестве бонуса, сыграли, решающую роль при заключении сделки. В тот момент Петя даже не задумался о том, что дома у него нет проигрывателя для винила, и слушать пластинки ему, собственно, не на чем. Эта мысль придет ему в голову через минуту, и вызовет ощущение неудачного обмена.

Можно предположить, что в этот самый миг новый владелец румынских бранзулеток, очень довольный сделкой и собой, также весело напевал что-то наподобие «об­ма­ну­ли дурака». Скорое развитие печальных и, даже трагических событий показало, что оба участника сделки в своих песенках оказались не правы. Или оба правы, если угодно. Одним словом, дураками оказались оба, а жить обоим дуракам оставалось совсем недолго. И пластинки легендарных Битлов были здесь абсолютно ни при чем.

Глава II

 

По коль­це­во­му ко­ри­до­ру про­цес­сия с факелами дош­ла до две­ри, на ко­то­рой бы­ли изо­бра­же­ны три кре­ста – пря­мой и два ко­сых. Петрос понял, что это вхо­д в его новое жилище – место, в ко­то­ром он бу­дет жить, по­ка Вы­со­кие Бо­ги не при­зо­вут к се­бе. Кре­сты обо­зна­ча­ли но­мер ком­на­ты – ше­сть­де­сят чет­вер­тый. Хо­ро­шее чис­ло ше­сть­де­сят че­ты­ре, по­ду­мал мо­ло­дой че­ло­век, сча­ст­ли­вое – со­сто­ит из шес­ти пе­ре­мно­жен­ных дво­ек, трех чет­ве­рок или двух вось­ме­рок, от­лич­ный знак. Стар­ший из страж­ни­ков от­стег­нул от поя­са круг­лую пла­стин­ку с дю­жи­ной ко­рот­ких штырь­ков – ключ от две­ри, и с по­кло­ном про­тя­нул ее Пет­ро­су. Дверь с но­ме­ром ше­сть­де­сят че­ты­ре при­ве­ла в до­воль­но боль­шой круг­лый зал без окон. На стенах висело восемь драгоценных светильников, горящих яр­ким бе­лым пла­ме­нем; такие использовались лишь в храмах. Мо­ло­дой че­ло­век во­шел и ог­ля­дел­ся. По­сре­ди – бас­сейн круг­лой фор­мы с фон­тан­чи­ком в цен­тре, неподалеку стол с четырьмя стульями. Кро­ме две­ри, че­рез ко­то­рую только что во­шли, бы­ло еще шесть – три в жен­ские по­кои, од­на в лич­ную ком­на­ту Вне­млю­ще­го, и еще од­на в сад. Ку­да ве­дет шес­тая дверь, Пет­рос по­ка не знал. Не­вес­ты низ­ко по­кло­ни­лись но­во­му гос­по­ди­ну и мол­ча на­пра­ви­лись в спальни – ка­ж­дая в свою; на­вер­ное их за­ра­нее про­ин­ст­рук­ти­ро­ва­ли, ку­да ид­ти. Пет­рос за­дум­чи­вым взгля­дом про­во­дил строй­ные фи­гур­ки, за­дра­пи­ро­ван­ные в бе­лое. Ин­те­рес­но, ка­кие они? Ли­цо од­ной из них ему пред­сто­ит уви­деть уже этой но­чью. Страж­ни­ки тер­пе­ли­во жда­ли в ко­ри­до­ре, по­ка он к ним обер­нет­ся. Му­же­ст­вен­ные чер­ные ли­ца были слегка напряжены – Внемлющих побаивались. По ко­ман­де стар­ше­го, они сла­жен­ным кри­ком по­при­вет­ст­во­ва­ли но­во­го квартиранта, ли­хо раз­вер­ну­лись на мес­те и уш­ли, че­ка­ня шаг. Пет­рос не­мно­го по­слу­шал уда­ляю­щее­ся цо­ка­нье под­ко­ван­ных ме­тал­лом сан­да­лий и пошел в личные покои. Небольшое уютное помещение так­же было без окон и ос­ве­ща­лось бе­лым пла­ме­нем. Боль­шую часть ком­на­ты за­ни­ма­ло не­вы­со­кое просторное ло­же, воз­ле не­го сто­ял низ­кий сто­лик. Еще имел­ся маленький ги­гие­ни­че­ский бас­сейн и стол с пись­мен­ны­ми при­над­леж­но­стя­ми. Ря­дом сто­ял един­ст­вен­ный стул.

В спальне ни­ко­го не ока­за­лось. На­вер­ное, учи­тель ждет в са­ду, до­га­дал­ся Пет­рос. Он вер­нул­ся в за­лу и от­крыл бли­жай­шую дверь, рас­счи­ты­вая по­пасть в сад, но за две­рью ока­за­лось от­хо­жее ме­сто. Ти­хонь­ко жур­ча­ла во­да и пах­ло цве­та­ми.

Следующая две­рь вела в сад, пло­хо вид­ный в тем­но­те. Спра­ва и сле­ва от вхо­да стоя­ли два вы­со­ких, вы­ше Пет­ро­са, све­тиль­ни­ка. Су­дя по жел­то­му ча­дя­ще­му пла­ме­ни, драгоценной сеточки, превращающий любой светильник в храмовый, в них не было. В крес­ле у не­боль­шо­го круг­ло­го сто­ла си­дел учи­тель Пар­ва, он же – вер­хов­ный жрец, са­мый влия­тель­ный че­ло­век во всем Ве­ли­ком Бар­ге. Его мас­ка ле­жа­ла ря­дом на сто­ле. Пет­рос, как по­ло­же­но, стал на ко­ле­ни, при­жал лоб к мяг­кой, ров­но под­стри­жен­ной тра­ве и про­стер ру­ки в сто­ро­ну ве­ли­ко­го че­ло­ве­ка.

– Пре­кра­ти ва­лять­ся, – стро­го ска­зал учи­тель. – Луч­ше рас­ска­жи, что у те­бя по­лу­ча­ет­ся с про­сты­ми чис­ла­ми. Да встань уже и иди в крес­ло!

Пет­рос при­сел в крес­ло и стал рас­ска­зы­вать про най­ден­ный им спо­соб на­хо­ж­де­ния про­стых чи­сел. Пет­рос про­сеи­вал чис­ла, от­бра­сы­вая не­со­вер­шен­ные, из-за это­го, ме­тод он на­звал «ре­ше­том».

– Не­пло­хо, – при­знал учи­тель, но, че­ст­но го­во­ря, я ожи­дал от те­бя че­го-то бо­лее впе­чат­ляю­ще­го. Са­мо­му-то нра­вит­ся?

Го­во­ря по со­вес­ти, Пет­ро­су нра­ви­лось прак­ти­че­ски всё, что он при­ду­мы­вал, и «ре­ше­то» ис­клю­че­ни­ем не бы­ло. Тем не ме­нее, он по­ту­пил гла­за и скром­но по­жал пле­ча­ми.

– Лад­но-лад­но, не нуж­но при­тво­рять­ся. Та­ко­го са­мо­влюб­лен­но­го на­ха­ла, как ты, я ни­ко­гда не встре­чал и вряд ли ко­гда-ни­будь встре­чу. Впро­чем, дол­жен при­знать, у те­бя есть оп­ре­де­лен­ные ос­но­ва­ния быть со­бой до­воль­ным. Сей­час я дол­жен со­об­щить те­бе, ко­му из Вы­со­ких Бо­гов ты бу­дешь вни­мать. По-хо­ро­ше­му, мне бы стои­ло на­деть офи­ци­аль­ную мас­ку, и со­об­щить те­бе об этом, сле­дуя со­от­вет­ст­вую­ще­му ри­туа­лу, но – обой­дешь­ся. Ко­ро­че го­во­ря, твой Бог – Про­ме­тей. Ты до­во­лен?

Ска­зать, что Пет­рос был до­во­лен, зна­чи­ло не ска­зать ни­че­го. Ко­неч­но, в ие­рар­хии Бо­гов Про­ме­тей за­ни­мал не са­мое вы­со­кое ме­сто. Гро­мо­вер­жец, По­тря­са­тель Мо­рей и Пра­ви­тель Под­зем­но­го цар­ст­ва все­ми при­зна­ва­лись бо­лее мо­гу­ще­ст­вен­ны­ми. Но Про­ме­тей был са­мым лю­би­мым Бо­гом. Он лю­бил лю­дей, и лю­ди лю­би­ли его. Всем из­вест­но, что имен­но он по­ка­зал, как поль­зо­вать­ся зем­ным мас­лом, нау­чил до­бы­вать ме­талл из недр зем­ли, по­стро­ил пер­вый ко­рабль. Про­ме­тей нау­чил лю­дей пла­вать по мо­рям за ра­ба­ми и, ес­ли бы не он, жи­те­ли Бар­га до сих пор са­ми бы па­ха­ли зем­лю и до­бы­ва­ли ка­мень в ка­ме­но­лом­нях. Но ми­ло­серд­ный Про­ме­тей был добр не толь­ко к бар­ги­ан­цам, но и к дру­гим на­ро­дам. Он учил, что цвет ко­жи – не глав­ное, и бар­гиа­нец луч­ше бе­ло­ко­же­го ра­ба не из-за сво­ей чер­ной ко­жи, а из-за то­го, что боль­ше зна­ет и луч­ше уме­ет. Рас­ска­зы­ва­ют, что мно­го ве­ков на­зад Про­ме­тей даже вы­брал се­бе Вне­млю­ще­го из чис­ла бе­ло­ко­жих ра­бов. С тех пор, малую часть ди­ка­рей ста­ли регулярно воз­вра­щать на ро­ди­ну. А два ве­ка на­зад он ве­лел вы­би­рать ра­бов для от­прав­ки домой не с по­мо­щью жре­бия, а по ре­зуль­та­там со­стя­за­ния. В по­след­ние двести лет до­мой в ди­кие пле­ме­на воз­вра­ща­ют­ся те ра­бы, кто луч­ше дру­гих пре­ус­пе­ли в ре­мес­лах, гра­мо­те и ис­кус­ст­ве.

– Вни­ма­тель­но ме­ня слу­шай и за­по­ми­най, – пре­рвал раз­мыш­ле­ния Пар­ва.

– Ино­гда, ко­гда ты бу­дешь за­ни­мать­ся лю­бо­вью с эти­ми жен­щи­на­ми, Про­ме­тей бу­дет вхо­дить в твое те­ло. Не взду­май ему про­ти­вит­ся. Впро­чем, до лю­бов­ных утех он не слиш­ком охоч, по­это­му, ча­ще все­го те­бе при­дет­ся справ­лять­ся са­мо­му. На­сколь­ко мне из­вест­но, осо­бых про­блем это у те­бя не вы­зы­ва­ет, и опыт ка­кой-ни­ка­кой име­ет­ся.

  Пет­рос за­сму­щал­ся. Он на­де­ял­ся, что о его ус­пе­хах на этом по­при­ще учи­те­лю ни­че­го не из­вест­но, тем бо­лее что всту­пая в ря­ды жре­цов-кан­ди­да­тов, он обе­щал не при­ка­сать­ся к жен­щи­нам.

– Ишь, как за­стес­нял­ся, – уди­вил­ся учи­тель, – ду­маю, свет­ло­ко­жий раб на тво­ем мес­те уже во­об­ще бы крас­ным сде­лал­ся. Лад­но, про­еха­ли. В лю­бом слу­чае, это луч­ше му­же­лож­ст­ва, ко­то­рым гре­шат не­ко­то­рые жре­цы-кан­ди­да­ты. Впро­чем, это мое лич­ное мне­ние. У Вы­со­ких Бо­гов это за грех не счи­та­ет­ся – у не­ко­то­рых, во вся­ком слу­чае. Впро­чем, до­воль­но о люб­ви!

– Ино­гда Про­ме­тей бу­дет те­бе яв­лять­ся во сне. Бу­де­те раз­го­ва­ри­вать на раз­ные те­мы, ты рас­ска­жешь ему, о чем спро­сит. Тут ни­ка­ких со­ве­тов я дать не мо­гу. Знаю толь­ко, что в от­ли­чие от дру­гих Бо­гов – вы­со­ко­мер­ных и гнев­ли­вых, он ищет ин­те­рес­ной бе­се­ды и друж­бы. На­де­юсь, что бо­же­ст­вен­ная ру­лет­ка вы­бра­ла те­бя не зря.

– И по­след­нее. Ты бу­дешь про­дол­жать по­се­щать за­ня­тия – мои и учи­те­ля Ма­ну­са. Ма­нус го­во­рит, что из те­бя мо­жет вый­ти не­пло­хой спе­циа­лист по по­ис­ку лич­но­го пу­ти. На за­ня­тия хо­дить толь­ко в мас­ке – не хва­та­ло еще, что­бы кто-ни­будь уз­нал, что стар­ший жрец си­дит за пар­той, вме­сто то­го, что­бы ве­щать с ка­фед­ры. Да, те­перь ты стар­ший жрец. Я уже внес нуж­ные за­пи­си в хра­мо­вую кни­гу. Се­го­дня ты сде­лал­ся Вне­млю­щим в но­чи и стар­шим жре­цом. Не­пло­хой де­нек, как ты считаешь?

– Ну, что у нас еще? Ва­тер­кло­зе­том и све­тиль­ни­ка­ми ты поль­зо­вать­ся уме­ешь – в учеб­ном кор­пу­се точ­но та­кие же. Бра­до­брей бу­дет при­хо­дить по ут­рам. Еду при­но­сят пря­мо сю­да. Где тре­ни­ро­воч­ный зал зна­ешь. Ес­ли чув­ст­ву­ешь се­бя утом­лен­ным, то к вы­пол­не­нию суп­ру­же­ских обя­зан­но­стей мо­жешь при­сту­пать не се­го­дня, а зав­тра. Или по­сле­зав­тра – твое де­ло. И не опаз­ды­вай зав­тра на за­ня­тия!

С эти­ми сло­ва­ми вер­хов­ный жрец лег­ко под­нял­ся. Пет­рос вско­чил, про­во­дил учи­те­ля до вы­хо­да и вер­нул­ся в сад. Там он при­слу­шал­ся к сво­им ощу­ще­ни­ям. Утом­лен­ным он се­бя не чув­ст­во­вал.

 

Петя был человеком не особенно тщеславным – во всяком случае в областях, выходящих за рамки профессиональных интересов, но ощущение того, что он является единственным владельцем литературного шедевра, его будоражило. Придя домой он собирался первым делом прочитать пару страничек гениального произведения и лишь потом посвятить должное время анализу принципиально нового алгоритма шифрования, который в скором времени, как он небезосновательно надеялся, будет широко обсуждаться в профессиональном сообществе и носить его, Петино, имя. Точнее, фамилию. Но, как известно, один человек предполагает, а все остальные располагают. Как только Петя открыл дверь в квартиру, его нос ощутил божественный аромат высокой кухни. Пробираясь по коридору к источнику благоухания, Петя попробовал определить его составляющие –  -вливтся запах -- -- лагоухания, Петя попробовал определить его составляющие -- кажетсяв котором, как безошибочно  носить е кажется, улавливается аромат молодой зелени кориандра и солодковый запах кочанчиков салатного цикория, к которому за два года он еще не успел привыкнуть, но, по вполне очевидным причинам, уже успел полюбить. Запахи пряностей не скрывали, а лишь подчеркивали и украшали бла­го­уха­ние основного блюда – тушеной говядины. Не телятины, с ее диетически строгим и необъемным запахом (да и вкусом, что уж там говорить), а зрелой духовитой говядины, мастерски доведенной до такого состояния, когда она уже тает во рту, но еще оставляет шанс ощутить жадными нёбом, зубами и языком восхитительную фактуру безупречно приготовленного мяса. Добравшись до кухни, Петя с удовольствием уставился на шеф-повара, стоящего к нему спиной. На ногах шефа обнаружились домашние тапочки, размеров на шесть превосходящие необходимый, а верхняя часть была задрапирована в Петину майку, достававшую до колен и казавшуюся большой и бесформенной на стройном теле девушки. Впрочем под майкой отчетливо угадывался круглый задик, уводя от мыслей о предстоящем гастрономическом разгуле.

– Мой руки – и за стол, – скомандовала, не оборачиваясь, Маринка.

– У тебя, что – глаза на спине? – привычно расстроился Петя и покорно пошел в ванную.

Потом был обед с французским вином, пусть не самого любимого взыскательной девушкой сорта, но вполне подходящим к изысканному блюду. Обед сопровождался, как всегда многословными, но от того не менее искренними, Петиными похвалами, а затем последовало совместное возлежание на широчайшем диване, прерываемое пару раз недолгим сном. Как результат, о своем новом приобретении молодой человек вспомнил уже вечером, когда Маринка собралась уходить:

– Ты Булгарина знаешь?

– Фаддея-то? А как же – я же всё-таки специалист по пушкинскому окружению.

– А он правда был великим писателем?

– Не сказала бы. А с чего это ты вдруг заинтересовался?

Петя вытащил из пакета папку и, положив на стол, сообщил:

– Вот по случаю приобрел его неизданную рукопись. Как считаешь, вещь стоящая или снова хомячком обзываться будешь?

Девушка пролистала несколько страниц, некоторые из которых посмотрела на свет и даже, зачем-то, понюхала, после чего сделала заключение:

– Рукопись, определенно старая, похоже, середина девятнадцатого века. Судя по всему, что-то вроде автобиографии. У Булгарина есть изданные воспоминания – но вроде бы это не они. По поводу его авторства сейчас сказать ничего не могу – нужно сравнить почерк. Дай мне ее на недельку – всё равно читать не будешь.

– Почему это не буду? – обиделся Петя, – что я, по-твоему, только справочники читаю? А тут, всё-таки классика.

– Да никакой он не классик, успокойся – вряд ли тебе понравится. Хотя, мужик был, несомненно, интересный.

– Расскажи про него, – потребовал Петя, – и если хорошо расскажешь, то, возможно, получишь папку на денёк.

– На денек не получится, – с сожаленьем сообщила Маринка и объяснила:

 – Завтра я на неделю в Псков уезжаю.

– На неделю? – ужаснулся Петя, – что там в этом Пскове неделю делать?

– Работа в архивах есть неотъемлемая часть научной деятельности филолога-историка, – назидательным тоном сообщила ученая девушка и, явно желая отвлечь Петю от печальной темы долгого расставания, спросила:

– Про Фаддея будешь слушать?

Фаддей Венедиктович Булгарин действительно оказался личностью примечательной и с захватывающей биографией – хоть приключенческий фильм снимай! Для начала оказалось, что по-настоящему зовут его Яном Тадеушем, Фаддеем он сделался позже. По происхождению Ян был из польской шляхты. Отец его был ярым демократом и сторонником идеи независимой Польши. Приверженность радикальным взглядам он выразил, в основном, двумя поступками: назвал сына Тадеушем в честь героя борьбы за независимость (это поступок сильных последствий не имел), а вскоре после этого, принимая участие в польской революции, убил русского генерала (за это был сослан в Сибирь). Несмотря на предосудительный поступок своего папы, юноша был принят в Петербуржский кадетский корпус, где, невзирая на скверное знание русского языка, начал писать сатиры и басни. После окончания корпуса тут же принял участие в русско-прусско-французской войне, в уланском полку. Интересно, что воевал он, в этот раз, на стороне России.

– А на чьей же стороне еще воевать выпускнику Питерского офицерского училища? – удивился Петя. Маринка жестом велела ему замолчать и продолжила рассказ.

На войне Тадеуш отличился – был ранен и получил орден. Потом принял участие в Шведской войне, а возвратившись из похода, чем-то сильно обидел полкового командира, и был переведен в полк похуже. Вскоре его и вовсе отчислили из армии, после этого бывший улан скитался по разным странам Европы, бедствовал и, как говорят, даже воровал. Бродяжническая жизнь закончилась определением в Польский легион армии Наполеона в качестве рядового. В составе французской армии он воевал в Испании, а затем и в России (на сей раз против русской армии). Получил капитанский чин, а после отступления, был пленен пруссаками и выдан русским. Особого наказания за участие в войне на вражьей стороне не понёс, оправдавшись тем, что принес присягу Наполеону в тот момент, когда тот был союзником России, а далее просто следовал требованием присяги. Затем Тадеуш, помотавшись между Варшавой и Вильной, осел в Петербурге, где сделался журналистом, писателем и издателем. Сам Пушкин восхищался Булгариным и дорожил его мнением. Неожиданно, незадолго до восстания декабристов, из демократа и либерала сделался «реакционером», рассорился с Пушкиным и большинством общих друзей, работал на Третье от­де­ле­ние Собственной Его Императорского величества канцелярии – занятие однозначно осуждаемое в приличном обществе. После смерти Пушкина продолжал успешно писать и издавать – себя и других. Дожил до преклонных лет, а потом, понятное дело, помер.

– Ты три раза упомянула Пушкина, – заметил Петя. – Значит ли это, что Фаддея помнят только в связи с Александром Сергеевичем, или это из-за того, что ты – спец по Пушкину?

– Трудно сказать, – пожала плечами девушка, – но, если ты сейчас возьмешься читать его произведение, вряд ли получишь удовольствие. Я бы тебе посоветовала немного почитать про ту эпоху, составить свое мнение, а уж потом заняться его автобиографией. По-моему, Булгарин был любителем приврать, и тебе может доставить удовольствие разоблачать его недомолвки, передергивания и прямую ложь – ты же у нас юноша с развитыми аналитическими способностями!

Петя подозревал, что его невеста не до конца искренна в оценке качества литературного творчества Булгарина и в корыстных целях использует ей же упомянутые «недомолвки, передергивания и прямую ложь», однако не стал возражать, когда Маринка начала упихивать булгаринскую рукопись в свою бездонную сумку.

Проводив девушку до двери, Петя подошел к компьютеру, собираясь посвятить минут двадцать ознакомлению с эпохой Булгарина средствами интернета, но двадцатью минутами дело не ограничилось. Оказалось, что подтверждаются далеко не все факты биографии Булгарина из тех, что вкратце успела изложить Маринка. В частности, сам писатель никогда не упоминал, что его папаша грешил террором, а конфликт с законами Российской Империи объяснял несчастливым стечением обстоятельств. Пытаясь понять, где правда, Петя успел изучить с сотню страниц по теме, полюбоваться портретами Фаддея в различных видах, и лишь после этого обратил внимание, что уже четыре часа утра, и отправился спать.

С утра, а утро наступило не слишком рано – часов в одиннадцать, Петя постоял под горячим душем, сварил кофе и прямо с чашкой отправился к письменному столу – Булгарин Булгариным, а анализ алгоритма хорошо бы сегодня-завтра закончить. Понятное дело, что аналитически доказать правильность такого алгоритма невозможно в принципе, но можно еще несколько раз по нему пройтись, проверяя логику, а потом заняться подготовкой данных для тестирования. Дело пошло хорошо, работа спорилась, от стола Петя отходил всего лишь пару раз, чтобы сделать кофе, достать новую пачку сигарет, и два раза дойти до туалета – сухое вино, выпитое вчера за обедом, напомнило о себе. Около восьми вечера Петя решил, что пора прерваться, поужинать и заняться Булгариным. Он прошел на кухню, поставил в микроволновку остатки вчерашнего мяса и двинулся к холодильнику – кажется там оставались полбутылки вина, ведь есть такую говядину, не запивая благородным напитком, грешно, а Петя был не из тех, кто грешит тогда, когда можно не грешить. В этот момент раздался звонок в дверь. Петя, не дойдя до холодильника, резко сменил направление и отправился открывать, раздумывая, кто бы это мог быть.

Вопреки несмелым надеждам, это была не Маринка. За дверью стоял незнакомый молодой человек, который представился курьером, и в обмен на Петину роспись на квитанции, передал полиэтиленовый пакет с эмблемой известного винного магазина-бутика. В пакете оказалась пара бутылок сухого вина – того самого, Маринкиного любимого. Никакой записки к посылке не прилагалось.

– Тонко! – оценил Петя, – в том, что я догадаюсь, кто прислал вино, разумная девушка не сомневалась. При этом посылка, намекает, что неплохо бы всегда иметь в запасе любимого вина для любимой женщины; в то же время дает понять, что любит меня, помнит и заботится. А еще Маринка надеется, что пара бутылок изысканного напитка хотя бы частично компенсируют ее отсутствие.

Сообразив, что слишком далеко зашел в своих дедуктивных рассуждениях, Петя недовольно хмыкнул и понес вино к холодильнику. Когда он достал бутылку с намерением поставить ее охлаждаться, обнаружилось, что температура у нее просто идеальная для немедленного употребления: достаточно прохладное, но не слишком холодное. Призывно два раза пропищала микроволновка, уже не в первый раз – мясо разогрелось и ждет когда его начнут вкушать, запивая правильно охлажденным вином.

Ужинать Петя устроился прямо возле компьютера. Он включил настольную лампу и погасил верхний свет. В результате создалась идеальная обстановка для погружения в глубины булгаринской эпохи: приветливо светил монитор, слева от клавиатуры стояла кузнецовская тарелка с восхитительным мясом, а возле правой руки рубином горел бокал с вином. Петя положил в рот кусочек говядины, проглотил, тщательно разжевав, и сделал большой глоток вина. В первой же статье, посвященной Булгарину, недвусмысленно говорилось, что Фаддей Венедиктович был агентом Третьего от­де­ле­ния – о чем-то таком Маринка упоминала в своем рассказе. Из этого материала следовало, что популярный писатель и крупный издатель прямо-таки писал доносы на своих коллег. Зато в другом источнике, серьезном научном исследовании, утверждалось, что Булгарин всего лишь писал аналитические обзоры про настроения в культурном обществе и давал некоторые рекомендации относительно того, что нужно предпринять, чтобы сделать Россию процветающей державой. Петя заинтересовался таким явным противоречием, поискал и нашел в интернете еще десяток документов, но окончательного мнения о форме сотрудничества писателя с репрессивными органами не получалось. Было ясно одно: Булгарин в свои зрелые годы был убежденным государственником и большим противником либеральных фантазий. Мало того, достаточно критически относясь к порядкам, царившим в России, он был уверен, что бардак, имевший место в Польше, на момент присоединения ее к Империи, был в стократ хуже – во всяком случае, под конец жизни он писал об этом неоднократно.

Вино закончилось неожиданно быстро. Петя, не отрывая взгляда от монитора, где знакомился с интереснейшими рассуждениями, действительно ли Наполеон наградил Булгарина орденом Почетного Легиона, или это всё фантазии тщеславного писателя, попытался наполнить бокал и обнаружил, что бутылка пуста. С неохотой он поднялся, принес вторую и открыл ее коллекционным штопором. Сам штопор был выполнен из стальной проволоки скверного качества, а ручка выточена из светлого дерева неизвестной породы и украшена надписью Цена 14 коп. – памятник отечественного прикладного дизайна семидесятых годов двадцатого века.