Глава III

 

 

Зав­тра­ка­ли вчет­ве­ром. Мар­ша, с ко­то­рой Пет­рос про­вел ночь, бро­са­ла на не­го том­ные взгля­ды, взды­ха­ла, а ко­гда он на нее смот­рел, за­стен­чи­во опус­ка­ла гла­за. Ли­ца двух дру­гих де­ву­шек по-преж­не­му бы­ли скры­ты за плот­ны­ми по­кры­ва­ла­ми, под ко­то­рые они до­воль­но лов­ко под­со­вы­ва­ли ку­соч­ки фрук­тов и пти­цы. От ус­луг бра­до­брея – муж­чи­ны с пло­ским, до­воль­но свет­лым ли­цом без при­зна­ков рас­ти­тель­но­сти и тон­ким го­ло­сом – на­вер­ное, ка­ст­ра­та, Пет­рос от­ка­зал­ся. Он на­дел удобную мас­ку ученика и, ощу­щая се­бя утом­лен­ным и не вы­спав­шим­ся, от­пра­вил­ся на за­ня­тия. В клас­се учи­тель Пар­ва пред­ста­вил его дру­гим уче­ни­кам как кан­ди­да­та Но­му­са и на­чал рас­ска­зы­вать, про определение вы­со­ты де­ре­ва по дли­не от­бра­сы­вае­мой те­ни. Пет­ро­су бы­ло скуч­но. Как из­ме­рить вы­со­ту, он уз­нал лет пят­на­дцать на­зад. Его кло­ни­ло в сон.

Про­снись, Пет­рос, Вне­млю­щий в но­чи. Про­снись и вне­мли мне! Хо­тя сей­час не ночь, но я, всё же, Бог твой. Так что, из­воль ме­ня вни­ма­тель­но слу­шать!

 Пет­рос си­дел на сту­ле у са­мой сте­ны в боль­шом за­ле. Гро­мо­вой го­лос пе­ре­ка­ты­вал­ся и от­ра­жал­ся от по­ла и по­тол­ка. Он при­над­ле­жал ог­ром­но­му, раз в пять вы­ше Пет­ро­са, че­ло­ве­ку, си­дев­ше­му на бо­га­том тро­не у про­ти­во­по­лож­ной сте­ны. Ли­цо ги­ган­та скры­ва­ла жре­че­ская мас­ка, свет­лые пря­мые во­ло­сы спа­да­ли до плеч, а те­ло бы­ло об­ла­че­но в дра­го­цен­ный баг­ря­нец. Пет­рос вы­ва­лил­ся из крес­ла и рас­про­стер­ся, про­тя­нув ру­ки в сто­ро­ну Про­ме­тея.

– Встань и по­дой­ди ко мне, – ско­ман­до­вал лю­би­мей­ший из Бо­гов, и не смей боль­ше ни­ко­гда при­вет­ст­во­вать ме­ня на ко­ле­нях, а уж, тем бо­лее, ле­жа.

Пет­рос, тре­пе­ща, при­бли­зил­ся к ги­ган­ту.

– При­са­жи­вай­ся, рас­по­ла­гай­ся удоб­нее, – пред­ло­жил Бог. Да не на пол, у те­бя за спи­ной крес­ло.

Пет­рос сел на крае­шек не­ве­до­мо как ока­зав­ше­го­ся за спи­ной крес­ла и по­ло­жил ру­ки на ко­ле­ни.

– Ка­жет­ся, ты ме­ня уз­нал, но пра­ви­ла веж­ли­во­сти ве­лят пред­ста­вить­ся. Я – Про­ме­тей.

– Я те­бя уз­нал, гос­по­дин.

– О чем бы ты хо­тел со мной по­го­во­рить, Пет­рос?

– О чем хо­чешь, гос­по­дин. Я го­тов го­во­рить обо всем, о чем по­же­ла­ешь.

– Рас­ска­жи, как в Бар­ге ко мне от­но­сят­ся?

– Те­бя лю­бят и по­чи­та­ют, гос­по­дин. Все пом­нят, что ты для нас сде­лал.

– Рас­ска­жи-ка об этом под­роб­нее.

Пет­рос, как мог, пе­ре­чис­лил за­слу­ги Про­ме­тея, очень бо­ясь что-ни­будь про­пус­тить.

– Нет, – с со­жа­ле­ни­ем за­ме­тил Про­ме­тей, – сче­ту я вас не учил. Ему, как и пись­мен­но­сти, на­сколь­ко я мо­гу су­дить, вы­учи­ли вас Пер­вые за­дол­го до ме­ня. Я их уже не за­стал.

– Раз­ве ты не ро­дил­ся вме­сте с Все­лен­ной, гос­по­дин, – уди­вил­ся Пет­рос. – Нас учи­ли…

– Пе­ре­стань на­зы­вать ме­ня гос­по­ди­ном, я это­го не люб­лю. Зо­ви про­сто по име­ни.

– Как при­ка­жешь, госп… Про­ме­тей.

– Так-то луч­ше. А учат вас вся­ким глу­по­стям – да­же жре­цов. Про­сил же, не за­би­вать мо­ло­де­жи го­ло­ву че­пу­хой – так нет, не слу­ша­ют. «Это мо­жет пло­хо от­ра­зить­ся на поч­те­нии к Вы­со­ким Бо­гам», – про­из­нес Про­ме­тей сю­сю­каю­щим го­ло­сом, яв­но ко­го-то пе­ре­драз­ни­вая.

– Кста­ти, не воз­ра­жа­ешь, ес­ли я сни­му мас­ку?

– Нет, гос­по­дин.

Пет­рос вспом­нил что толь­ко что по­обе­щал не на­зы­вать Про­ме­тея гос­по­ди­ном, но из­ви­нить­ся сил не бы­ло – вы­пу­чен­ны­ми гла­за­ми он мол­ча смот­рел на ли­цо Про­ме­тея.

– Ты что так вы­та­ра­щил­ся? – уди­вил­ся Бог. – А-а-а, те­бя ни­кто не пре­ду­пре­дил о цве­те мо­ей ко­жи? Да, ви­дом я – свет­ло­ко­жий вар­вар. На­де­юсь, ты не воз­ра­жа­ешь? Кста­ти, пе­ре­чис­ляя мои за­слу­ги, ты мне при­пи­сал изо­бре­те­ние ариф­ме­ти­ки, но за­был упо­мя­нуть кое-что важ­ное. Вспомни, что имен­но?

– Ты рас­ска­зал, что Барг и дру­гие зем­ли ле­жат на по­верх­но­сти ог­ром­но­го ша­ра, – сказал Пет­рос.

– Не зря ты за­был сра­зу об этом упо­мя­нуть, – ус­мех­нул­ся Бог, – вам от этих зна­ний по­ка ни­ка­ко­го про­ка. Но я имел в ви­ду дру­гое.

 Ска­жи, по­че­му вар­ва­ры не зна­ют раб­ст­ва? По­че­му они да­же плен­ных уби­ва­ют, а не об­ра­ща­ют их в ра­бов?

– По­том что они ди­кие? – пред­по­ло­жил Пет­рос.

– Не в этом де­ло. Да­же ди­кие лю­ди по­ни­ма­ют, что за­ста­вить ко­го-то на се­бя ра­бо­тать – это хо­ро­шо. Де­ло в дру­гом. У вар­ва­ров раб сво­им тру­дом мо­жет про­кор­мить лишь се­бя. Воз­мож­но, не толь­ко се­бя, но не дво­их – чтоб про­кор­мить од­но­го сво­бод­но­го, нуж­но пять ра­бов. А за ра­ба­ми кто-то дол­жен сле­дить, чтоб не убе­жа­ли, кто-то дол­жен за­став­лять их ра­бо­тать. Еще их нуж­но ле­чить. Од­ним сло­вом, сплош­ные за­бо­ты, а в ре­зуль­та­те их хо­зя­ин как был ни­щим, так и ос­та­нет­ся. В от­ли­чие от вар­ва­ров, вы в Бар­ге мо­же­те по­зво­лить се­бе дер­жать ра­бов из-за хо­ро­ших уро­жа­ев. Ко­неч­но, вам по­вез­ло с кли­ма­том, но в уро­жа­ях есть и моя за­слу­га. Зна­ешь, за­чем вы по­сы­пае­те паш­ню жжен­ным кам­нем с гор?

– Это жерт­ва для ма­те­ри Зем­ли. Так ве­ле­ли нам де­лать Бо­ги.

– Нет, это со­вер­шен­но не­воз­мож­но, – по­жа­ло­вал­ся ко­му-то Про­ме­тей. – Нуж­но сроч­но про­во­дить ре­фор­му об­ра­зо­ва­ния. Что се­бе ду­ма­ют ва­ши жре­цы? Со­вер­шен­но слов не по­ни­ма­ют! Го­род, что ли, вам для ост­ра­ст­ки раз­ру­шить?

– По­ща­ди, гос­по­дин! – взмо­лил­ся Пет­рос. Из уро­ков ис­то­рии он чу­дес­но знал, на что спо­соб­ны раз­гне­ван­ные Бо­ги.

– Во­об­ще-то я по­шу­тил, – со­об­щил Про­ме­тей. – Но, ес­ли ты еще хоть раз на­зо­вешь ме­ня гос­по­ди­ном, срав­няю ваш го­род с зем­лей, так и знай!

Пет­рос си­дел ни жив, ни мертв от ужа­са.

– Кста­ти, се­го­дня в спаль­ню при­гла­си свет­ло­во­ло­сую де­вуш­ку. Что ты на ме­ня так смот­ришь? Да, у од­ной из де­ву­шек свет­лые во­ло­сы, те­бя не пре­ду­пре­ди­ли? Между прочим, сей­час ты си­дишь и спишь в учеб­ном клас­се. Не бой­ся – ты в мас­ке, и по­ка ни­кто ни­че­го не за­ме­тил. Ос­то­рож­нень­ко про­сы­пай­ся и не де­лай рез­ких дви­же­ний. По­ка, до ве­че­ра!

 

 

Похоже, нахальный комар отбросил осторожность и вознамерился подкрепиться – раздражающее высокое жужжание вдруг смолкло, и Пете показалось, что кровопийца присел на волосы над левым ухом. Не открывая глаз, молодой человек быстро, но осторожно прикрыл ладонью предполагаемое место посадки насекомого, затем прижал ладонь посильнее. Возмущенного визга пленного не последовало – улетел, негодяй, следовало шлепнуть посильнее, а теперь зловредное насекомое, сделав пару кругов на безопасном расстоянии, продолжит свою атаку, выматывая нервы отвратительным писком. Прошло несколько секунд, но комариного жужжания слышно не было – наверное, уселся, проклятый, на стену в изголовье и не спеша ждет, пока человек задремлет и потеряет бдительность. Не бывать этому! Нужно не полениться, открыть глаза и расправиться с агрессором, после чего, преисполнившись чувством удовлетворения от справедливого возмездия, продолжить заслуженный отдых. Сколько, интересно, сейчас времени? По ощущениям еще спать и спать, хотя, может статься, что уже через пару минут заиграет будильник на телефоне и придется подниматься. Тем не менее, с комаром следует разобраться прямо сейчас. Если теперь его не прибить, он вернется следующей ночью – голодный и злой, преисполненный ощущения собственной безнаказанности, и продолжит свои издевательства над беспомощным человеком. Петя резко сел и несмело, опасаясь яркого света, слегка приподнял веки. Сквозь прищуренные глаза было видно, что еще довольно темно, и до утра, стало быть, еще далеко. Теперь нужно нащупать на стене выключатель, не открывая до конца глаз, зажечь свет, дождаться, пока зрение привыкнет к яркому освещению и разобраться со зловредным насекомым. Рука уверенно потянулась к выключателю, но того на месте не оказалось. Более того, стены, на которой располагался выключатель, не было тоже! Петя удивленно распахнул глаза и обнаружил себя сидящем в невысокой, словно стриженной, очень густой траве на берегу пруда. В черном зеркале водоема отражалось темное небо, почти скрытое за фиолетовыми облаками с яркими оранжевыми каемками от солнца, которое не то уже село, не то еще не успело подняться. «Я сплю, – понял молодой человек, – так уже бывало, мне снился сон, и я понимал, что сплю». Петя не спеша встал и попытался подняться в воздух. Как известно, есть два способа начать полет во сне. Первый – это бежать, увеличивая длину и высоту прыжков, так, чтобы не возвращаться на землю всё дольше и дольше, и, наконец, однажды достигнув высшей точки траектории прыжка, зависнуть в воздухе и начать двигаться не вниз, а вверх. Но сегодня хочется прибегнуть к другому способу – почти не осуществимому в замкнутых помещениях, но весьма эффективному под открытым небом, например, здесь, на берегу пруда. Петя прикрыл глаза и полностью сосредоточился на желании оторваться от земли. Сейчас между ступнями ног и травой образуется зазор, который будет всё увеличиваться, пока не станет очевидно, что полет начался. Тогда можно будет бросить взгляд вниз и убедиться, что земля осталась далеко внизу, а потом лететь куда душа пожелает. Молодой человек посмотрел на ноги и с неудовольствием увидел, что продолжает стоять на траве. Еще он обратил внимание на обувь – на ногах были любимые серые туфли – легчайшие и самые удобные из всех, что могут быть; туфли, с которыми год назад пришлось расстаться после того, как подошвы в результате многолетнего, пусть и очень бережного ношения, протерлись до дыр – и вот, в этом сне они опять на ногах, живы-здоровы. «Не получается взлететь, потому, что я опасаюсь того, что сверху потолок, – предположил Петя, – нужно показать себе, что над головой нет ничего, кроме темного неба» Тут же оказалось, что над головой есть кое-что, кроме неба. Подняв голову, Петя увидел, что из-за его спины вверх уходит много тонких светящихся нитей числом, Петя это мог уверенно сказать, не считая, ровно девятьсот семьдесят восемь. Нити казались пушистыми, и светились холодными неоновыми цветами – от сине-зеленого до красного и согласно колебались, как водоросли под легкой волной. Не сводя глаз с нитей, Петя резко развернулся, и легчайший цветной нимб с небольшой задержкой последовал за его движением, словно нити вырастали откуда-то из лопаток. Повертевшись в разные стороны, молодой человек еще немного понаблюдал за поведением нитей и вернулся к своему плану полетать. Повторная попытка взлететь снова окончилась неудачей, и Петя решил прогуляться по окрестностям – не сидеть же на месте, ожидая пробуждения, тем более что сновидение оказалось удивительно детальным и правдоподобным, воздействуя сразу на все органы чувств – густая трава не только выглядела реально, но пахла, как положено сочной зеленью, а когда молодой человек двинулся прочь от пруда, специально не слишком высоко поднимая ноги, он почувствовал, что растительность цепляется за туфли, издавая очень достоверный шелест. Путь шел на подъем, и вскоре стало ясно, что пруд находится в низине с довольно крутыми стенками, что неудивительно – вода всегда скапливается в низине, отсюда и пруд. Идти было очень легко и приятно, удовольствие почти такое же, как от полета; дыхание немного участилось, но это доставляло радость. Вскоре Петя добрался до внешнего края низины и почти сразу же невдалеке увидел освещенные окна большого здания, по виду – старой помещичьей усадьбы. Мельком молодой человек подумал, что недавнее изучение жизни девятнадцатого века сказалось на его воображении – едва ли помещичий дом явился бы во сне, если бы не часы, проведенные за изучением личности автора новоприобретенной рукописи. Любуясь окнами первого этажа – они притягивали взгляд желтым светом, который казался особенно теплым и уютным на фоне фиолетового неба, Петя чуть было не столкнулся с человеком, мирно сидевшим в кресле-качалке посреди сумрачной лужайки перед усадьбой. Незнакомец, похоже, знал толк в комфорте – перед ним на небольшом столике с гнутыми ножками стоял графин с темной жидкостью – наверное, вином, и наполовину полный бокал. Одет мужчина был, что не удивительно, в костюм, соответствующий Петиным представлениям о нарядах правящего класса в позапрошлом веке. Старомодно и трогательно смотрелся белый шелковый галстук-косынка, изящно повязанный вокруг отнюдь не худой шеи. Грубоватое лицо мужчины казалось знакомым – большие, широко расставленные глаза, хорошо очерченные брови и короткая прическа с наполеоновским чубчиком. Через мгновение Петя вспомнил, кого ему напоминает этот помещик: это же автор недавно приобретенной рукописи, Фаддей Венедиктович Булгарин, – предтеча Жюля Верна, гонитель Пушкина, информатор Третьего от­де­ле­ния, ревностный душитель ростков либерализма в России и прочая, и прочая. Петя, чувствуя себя неплохим специалистом по душителю либерализма, со знанием дела отметил, что в его сне Фаддей Венедиктович куда более молодой и симпатичный господин, нежели потасканный жандармский агент с интернетовских портретов. Порадовавшись своему художественному воображению и зрительной памяти, молодой человек неспешно подошел к плоду своих ночных фантазий и с достоинством поклонился. В ответ лицо Булгарина выразило бесконечное изумление и искреннюю радость (вблизи Пете стало видно, что плод фантазии – еще не старый свежий человек лет до сорока). Сидящий суетливо и неловко вскочил, чуть было не опрокинув столик, и, удерживая Петину ладонь в своих, произнес сбивчивую речь, изобилующую оборотами, присущими просвещенному человеку времен заката крепостничества: тут были и «милостивый государь», и «несказанно рад», и «не чаял вас так скоро здесь увидеть». Затем гость был усажен во второе, прежде не замеченное, качающееся кресло подле стола, а хозяин вскоре занял свое, недавно им оставленное. Несколько мгновений Петя смущенно грелся в ласковом, лучистом взгляде приветливого фантома, затем тот снова вскочил и уже без суетливости весьма достойно назвался:

– Петр Андреевич, позвольте представиться: Фаддей Венедиктович Булгарин – литератор, издатель, дворянин и ваш искренний друг.

Петя, нимало не удивленный тем, что известен по имени душителю социального прогресса, также оторвался от удобного кресла и произнес приличествующие моменту приветственные слова, после чего вновь занял сидячее положение. Фаддей Венедиктович предложил Петру Андреевичу мальвазии из графина (оказывается, на столе был не один бокал, а два – второго Петя прежде не замечал) и умолк, давая гостю собраться с мыслями. Молодой человек взял свой бокал и с интересом понюхал – прежде ему не доводилось пробовать этого вина, и было любопытно – что именно ночное творческое воображение нафантазирует по части вкуса незнакомого напитка. Воображение не подвело – вино оказалось очень сладким, но без приторности и с ярким глубоким ароматом. Благосклонно выслушав заслуженные похвалы творению греческих виноделов, хозяин предложил Пете сигарету, которая оказалась именно той марки, к какой молодой человек привык – едва ли эти сигареты выпускались в далеком девятнадцатом веке, но хорошему сну всегда присуща некоторая абсурдность. Последующая пара минут прошла в молчании, после чего хозяин позволил себе приступить к расспросам. Первый вопрос, нужно заметить, звучал довольно странно:

– Как же это произошло, любезный Петр Андреевич? Ведь ничто не предвещало… Вы такой здоровый молодой человек… Утешьте меня, ведь это не суицид?

Вопрос этот у Пети вызвал недовольство – он сразу понял, куда клонит собеседник. Почему, интересно, собственные ночные фантазии не могут состоять из одних лишь приятностей? Впрочем, нужно воспользоваться шансом всё выправить, и пустить сон в привлекательном направлении:

 – Что вы имеете в виду, уважаемый Фаддей Венедиктович?

Нечуткий Фаддей Венедиктович и не подумал придать Петиному сну приятно-развлекательный характер. Вместо этого он сказал с искренним сочувствием: «Так вы же умерли, дражайший Петр Андреевич. Раз вы здесь, и мы с вами беседуем, значит вас более нет в живых», – и печально улыбнулся.

Глава IV

 

 

Обе­дать Пет­рос не стал – ап­пе­ти­та не бы­ло. Вый­дя из ма­те­ма­ти­че­ско­го клас­са он от­пра­вил­ся в ог­ром­ный от­кры­тый зал для тре­ни­ро­вок. Ски­нул то­гу и снял мас­ку, ото­гнал низ­ко­рос­ло­го ра­ба в ще­голь­ском тон­ком ошей­ни­ке, со­би­рав­ше­го­ся на­ма­зать его те­ло мас­лом, и по­до­шел к стой­ке со сна­ря­да­ми.

Ко­гда Пет­рос, спус­тя пол­то­ра ча­са, по­ки­дал спор­тив­ный зал, ка­ж­дый мус­кул ра­зо­гре­то­го те­ла про­сто пел. На за­ня­ти­ях учи­те­ля Ма­ну­са мо­ло­дой че­ло­век за­нял ме­сто в даль­нем уг­лу клас­са. Сон­ли­вость ос­та­лась в спор­тив­ном за­ле, мозг ра­бо­тал бы­ст­ро и чет­ко, пред­вку­шая при­ят­ные уп­раж­не­ния – бе­се­ды с учи­те­лем все­гда пе­ре­рас­та­ли в дис­кус­сии. По­бе­дить в та­ком по­един­ке ло­ги­ки и крас­но­ре­чия бы­ло не ме­нее при­ят­но, чем в спор­тив­ном со­стя­за­нии. Впро­чем, в спор­те Пет­рос вы­иг­ры­вал не очень час­то.

Се­го­дня за­ня­тие бы­ло по­свя­ще­но уст­рой­ст­ву со­вер­шен­но­го го­су­дар­ст­ва. На­страи­вая уче­ни­ков на дис­кус­сию, Ма­нус не­спеш­но из­ло­жил об­ще­из­ве­ст­ные све­де­ния об уст­рой­ст­ва стра­ны Барг. Вся дер­жа­ва, рас­по­ло­жен­ная на Кон­ти­нен­те и при­ле­гаю­щих ост­ро­вах, раз­де­ле­на на сто два­дцать во­семь но­мо­сов. В ка­ж­дом но­мо­се есть глав­ный го­род – сто­ли­ца, не­сколь­ко го­ро­дов по­мень­ше и мно­же­ст­во по­се­ле­ний. В при­бреж­ных, са­мых на­се­лен­ных но­мо­сах, рас­по­ло­жен­ных на зе­ле­ных рав­ни­нах, раз­ви­то зем­ле­де­лие. В цен­траль­ных гор­ных но­мо­сах до­бы­ва­ют ру­ду и дра­го­цен­ные кам­ни, а так­же раз­во­дят коз и дру­гих жи­вот­ных. Кто-ни­будь что-то до­ба­вит?

Лю­бо­му из уче­ни­ков бы­ло, что ска­зать, но вы­звал­ся, ко­неч­но, Хо­рек – веч­ный не­удач­ник и под­ли­за:

– Еще есть но­мос Без Но­ме­ра. Он рас­по­ло­жен в са­мом цен­тре кон­ти­нен­та. Там жи­ли Пер­вые Бо­ги.

– От­лич­но, – одоб­рил учи­тель Ма­нус, – пе­рей­дем к об­ще­ст­вен­но­му уст­рой­ст­ву и эко­но­ми­ке. Кто пра­вит в Бар­ге?

На этот во­прос по­ла­га­лась от­ве­чать стоя, точ­но так же, как ис­пол­нять глав­ный гимн сле­до­ва­ло про­стер­шись ниц. Уче­ни­ки под­ня­лись и до­воль­но строй­ным хо­ром от­ве­ти­ли:

– В Бар­ге пра­вит муд­рость Ста Бо­гов.

– Что это зна­чит?

– В Бар­ге нет пер­вых и по­след­них, все рав­ны пе­ред Бо­га­ми.

– Вы хо­ти­те ска­зать, что вер­хов­ный жрец ра­вен то­му, кто па­сет коз­лов? – не до­ж­дав­шись от­ве­та от сму­щен­ных уче­ни­ков, учи­тель за­дал сле­дую­щий во­прос.

 – Что мож­но из­ме­нить в Бар­ге, чтоб ста­ло жить еще луч­ше?

Тут же вы­лез Хо­рек:

– Барг – са­мо со­вер­шен­ст­во. Он уст­ро­ен по ука­за­ни­ям Пер­вых и ни­что не мо­жет сде­лать его луч­ше.

– Встань­те, кто не со­гла­сен!

Ни­кто не под­нял­ся.

– Глуп­цы! Вы не на уро­ке без­за­вет­ной люб­ви к оте­че­ст­ву. Не смей­те рас­су­ж­дать, как стра­жа и ла­воч­ни­ки. Вы – бу­ду­щие жре­цы. Че­рез вас Муд­рость Ста бу­дет пра­вить стра­ной.

– Ты, – он ука­зал на Пет­ро­са, яв­но по­за­быв, ка­ким име­нем пред­ста­вил его уче­ни­кам. – Что мож­но из­ме­нить?

– Сей­час две тре­ти то­го, что про­из­ве­де­но в но­мо­сах, при­над­ле­жит Бо­гам. Я ду­маю, что это слиш­ком мно­го.

Класс в ужа­се при­молк. То, что ска­зал Пет­рос, бы­ло поч­ти свя­то­тат­ст­вом.

– А ку­да идут эти две тре­ти? Мо­жет быть, Бо­ги, съе­да­ют пи­щу, от­дан­ную им? Или тра­тят день­ги, ко­то­рые им при­над­ле­жат?

– Бо­ги не ну­ж­да­ют­ся в пи­ще и день­гах. Все по­сту­па­ет в хра­мы, а хра­мы рас­пре­де­ля­ют по­лу­чен­ное для го­су­дар­ст­вен­ной поль­зы. Но это мож­но де­лать луч­ше.

– И что же те­бе не нра­вит­ся?

– Пя­тый но­мос, где я ро­дил­ся не очень бо­га­тый. У нас скуд­ная зем­ля – уро­жай в че­ты­ре раз ху­же, чем в пло­до­род­ных три­дца­тых но­мо­сах. По­это­му, поч­ти все, что мы от­да­ем Бо­гам, по рас­по­ря­же­нию Глав­но­го хра­ма, воз­вра­ща­ет­ся к нам об­рат­но. Но зер­но уже ока­зы­ва­ет­ся за­ра­жен­ным жуч­ком, а ово­щи на треть сгнив­шие. Да­же на­ши соб­ст­вен­ные шер­стя­ные тка­ни, ко­то­ры­ми сла­вит­ся но­мос, воз­вра­ща­ют­ся к нам со­прев­ши­ми, и те­п­лая оде­ж­да, сши­тая из них, бы­ст­ро из­на­ши­ва­ет­ся.

– Так-так. А что пред­ла­га­ешь ты?

– Бы­ло бы пра­виль­но со­кра­тить хра­мо­вый на­лог с двух тре­тей до по­ло­ви­ны и раз­ре­шить пла­тить его день­га­ми, вы­ру­чен­ны­ми за на­ши то­ва­ры.

– У те­бя есть еще ка­кие-ни­будь идеи?

– Я бы за­вел хра­мо­вые су­ды в ка­ж­дой сто­ли­це но­мо­са и раз­ре­шил бы им при­ни­мать ре­ше­ния по всем во­про­сам, кро­ме го­су­дар­ст­вен­ных пре­сту­п­ле­ний. Сей­час всех пре­ступ­ни­ков под кон­во­ем дос­тав­ля­ют в Пер­вый но­мос, и они там дол­го ждут су­да. Тра­тит­ся вре­мя и сред­ст­ва на со­дер­жа­ние ох­ра­ны. Я бы пред­ло­жил об­ра­щать­ся в Пер­вый но­мос толь­ко за ут­вер­жде­ни­ем смерт­ной каз­ни.

– Ты пре­уве­ли­чи­ва­ешь, уче­ник. Вся­кие ме­ст­ные де­ла, вро­де по­тра­вы со­сед­ско­го по­ля, ре­ша­ет ваш об­щин­ный суд. Но твоя мысль за­слу­жи­ва­ет вни­ма­ния. Мо­жет, со вре­ме­нем, кто-то из Вне­млю­щих, до­не­сет ее до Бо­гов.

 

 

 

Мысль о том, что он и на самом деле умер, посетила Петю часа через три и после этого уже надолго не оставляла, несмотря на захватывающие рассказы Фаддея Венедиктовича. Поначалу Петя делал вид, что поверил в собственную смерть, а сам задавал заковыристые вопросы об устройстве того света, куда его привела причудливая ночная фантазия. При этом он осознавал, что ответы порождены его собственным разумом и наслаждался непротиворечивостью выявляющейся картины устройства мира – мира, творцом которого он сам по существу являлся. Не зря, наверное, когда-то после семинара по многозначной логике старенький профессор, громогласно восхищаясь его математическим дарованием, сравнил его с самим Эйлером!

Подробные ответы следовали за вопросами и рождали новые вопросы. Оказалось, что все умершие появляются на подворье (так выразился Булгарин) того из мертвых, который сильнее всего занимал последние мысли вновь преставившегося. Петино появление именно в этой усадьбе полностью подтверждало такое заявление. Далее Фаддей рассказал, что обстановка места, в котором существует усопший, его подворье, всецело определяется желаниями и вкусами покойного, то же самое относится и к его внешности. Александр Сергеевич Пушкин, к примеру, ныне являет собой крупного атлетически сложенного блондина с огромными голубыми глазами и длинными слегка волнистыми волосами приятного медового оттенка. Немного погодя и Петя научится менять свою внешность, но этому придется поучиться.

Молодой человек заинтересовался невесомыми светящимися нитями, растущими из его лопаток. Выяснилось, что это крылья, играющие важную роль в загробном мире. Оказывается, число нитей крыльев совпадает с количеством людей, которые помнят и думают о покойном. Крылья, кстати, можно увидеть только свои, не чужие – это, наряду с возможностью менять собственную внешность, открывает заманчивый путь для различных мистификаций, которых покойнички отнюдь не чураются, несмотря на свое высокое звание – ангелы. Да, вот так, ангелами, нескромно называют себя жители этого мира. Крылья для ан­ге­ла очень важны, и вот, почему: именно их нити являются своеобразным строительным материалом, из которого каждый создает своё подворье и весь свой мир, включая собственный внешний вид и гардероб. Среднего вновь прибывшего ангела помнят, как правило, человек сто-двести. Крыльев из сотни нитей вполне хватает на обустройство скромного жилища с небольшим приусадебным участком и невинные радости жизни наподобие мальвазии. Со временем покойного начинают забывать, его крылья редеют, лишая его, тем самым, сначала возможности обустроить свой быт по вкусу, а потом и управлять внешностью. А потом ангел исчезает, совсем. Во всяком случае, исчезает из этого мира. В сообществе ангелов существует множество мнений о том, что именно происходит с ушедшим – предположения самые разнообразные, как и догадки людей о том, что их ждет за гробовой чертой. Кстати, исчезают не только те ангелы, что утратили свои крылья. Известна масса случаев, когда уходили широко известные особы, крылья которых должны бы содержать многие тысячи нитей. Почему так происходит, никто с уверенностью сказать не может, но в различных домыслах недостатка нет.

Итак, первые три часа прошли в захватывающе интересной беседе. Потом молодой человек стал всё чаще отвлекаться на неприятную мысль, что хозяин подворья не менее реален, чем сам он, Петя, а вовсе не является плодом ночных фантазий. А спустя еще какое-то время юноша понял, что таких длинных снов не бывает, после чего им овладело беспокойство и потребность в двигательной активности. Будучи не в силах продолжать беседу, он резко вскочил, и, не спросив разрешения хозяина, шатаясь, двинулся по направлению к усадьбе. Там он обошел ее слева, продрался через неухоженный густой сад и очутился в темном поле. Вдали под фиолетовыми тучами с желто-красными каймами чернела узкая полоска леса, и к ней Петя зачем-то устремился, всё ускоряя шаги. Через некоторое время он побежал и бежал очень долго – час, а может быть дольше. Усталости не было, хотя юноша был не мастер бегать. Иногда на пути среди стриженой травы попадались кочки, поросшие чем-то вроде жесткой осоки. Сначала Петя их старался огибать, затем начал перепрыгивать, много раз падал и снова продолжал свой безнадежный бег. О безнадежности молодой человек стал догадываться, когда понял, что лес не сделался ближе и по-прежнему находится там, где и был – километрах в трех впереди. Тогда он остановился, обернулся и совсем рядом увидел светящиеся окна усадьбы, просвечивающие сквозь переплетенные ветви густого сада. Молодой человек постоял немного, тяжело вздохнул и стал пробираться сквозь сад.

Через три минуты Петя подходил к столу, возле которого по-прежнему сидел хозяин усадьбы. Тот грустно и серьезно посмотрел на молодого человека и негромко промолвил: «Присаживайтесь, Петр Андреевич, берите бокал, позвольте, я за вами поухаживаю».

Подозрение, что случилось страшное и непоправимое мало-помалу стало перерастать в уверенность, поэтому Петино беспокойство всё нарастало, и познавательной беседы не складывалось. Хозяин старался, следуя какой-то своей системе, познакомить молодого человека со здешней жизнью (похоже, у него был опыт в таких делах), а гость молча слушал, почти ничего не понимал и не запоминал, а иногда прерывал изложение вопросами, не имеющими отношения к ходу повествования. Например, рассказ о том, с какой скоростью в большинстве случаев изменяется с годами количество нитей в крыльях ангелов – тех, которые при жизни были обычными, не особо выдающимися людьми, был перебит вопросом: «Что же, мне никогда не покинуть вашего поместья? Я навсегда останусь здесь?» Хозяин недоуменно примолк, а затем ответил, тщательно взвешивая каждое слово: «Петр Андреевич, вы вольны уйти отсюда в любой момент, но идти вам пока некуда. Вам придется оставаться моим гостем до тех пор, пока вы не освоитесь в этом мире. Среди прочего я вас должен научить, как построить свое поместье, как посещать других ангелов и, наконец, что делать, если вам вдруг захочется мальвазии, а меня по соседству не окажется», – произнеся последние слова, хозяин улыбнулся, словно давая понять, что производство мальвазии – ничтожнейшая из всех наук, которые предстоит изучить гостю. «И, кстати, – продолжал Булгарин, – коль скоро нам предстоит провести вместе много времени, вас бы не затруднило называть меня не тем именем, каким я представился? Мне было бы приятно, если бы вы называли меня Тадеуш Янович»

– Хорошо, Тадеуш Янович, – согласился Петя, – но почему?

– С именем Фаддей у меня связаны не слишком приятные воспоминания, – неохотно признался хозяин, – а что до имени Тадеуш, то примерно так меня называли в детстве. Когда-нибудь, если вам это будет интересно, я расскажу. К слову сказать, фамилия у меня не менялась с детства – Булгарин. Ума не приложу, зачем вам это может пригодиться – едва ли при наших вероятных весьма продолжительных дружеских отношениях вам придет в голову обращаться ко мне «господин Булгарин», но, полагаю, полная ясность в этом вопросе не помешает.

– Тадеуш Янович, а сколько времени прошло на Земле с тех пор, как я… ну… появился здесь?

– Не слишком много, часов десять, полагаю. Вскоре вы сами научитесь чувствовать время.

– Скажите, а почему никак не наступит ночь? Получается, что поздний вечер длиться уже десять часов?

– Это не поздний вечер, дорогой Петр Андреевич. Это раннее утро, совсем раннее – последние секунды перед рассветом. Это мое любимое время суток, и в моем имении время всегда отсчитывает последние секунды до восхода солнца. А теперь, думаю, вам неплохо бы пойти в дом и несколько часов поспать.

– Но я вовсе не хочу спать, – вяло возразил Петя.

– Разумеется, не хотите, – улыбнулся хозяин, – в этом мире, чтобы захотеть спать, нужно пожелать захотеть спать, а, чтобы захотелось есть или пить, этого тоже следует пожелать. К слову сказать, точно так же обстоят дела с любыми физиологическими потребностями, присущими живым. Вас как человека молодого и не пресыщенного жизнью, вскоре этот вопрос должен заинтересовать. Во всяком случае об этом говорит мой опыт здешнего общения с молодыми людьми. Бывшими людьми, разумеется.

Глава V

 

 

Ве­че­ром по­сле се­мей­но­го ужи­на, Пет­рос спро­сил у двух не­вест, скры­ваю­щих свое ли­цо, кто из них из вар­вар­ских зе­мель.

– Се­го­дня ты пой­дешь со мной, – объ­я­вил он при­под­няв­шей­ся де­вуш­ке, – как те­бя зо­вут?

В ком­на­те де­вуш­ка сбро­си­ла по­кры­ва­ло и стоя­ла пе­ред мо­ло­дым Вне­млю­щим со­вер­шен­но об­на­жен­ной. Пет­рос с ин­те­ре­сом изу­чал длин­ные тя­же­лые зо­ло­ти­стые во­ло­сы и гла­за, не­ве­до­мо­го в Бар­ге го­лу­бо­го цве­та. Ма­лень­кий, хо­ро­шо очер­чен­ный рот мож­но бы­ло бы на­звать кра­си­вым, ес­ли бы блед­но-ро­зо­вые гу­бы не бы­ли та­ки­ми тон­ким – чув­ст­вен­ные мя­си­стые гу­бы жен­щин Бар­га бы­ли ку­да при­вле­ка­тель­ней. Грудь, на удив­ле­ние, ока­за­лась боль­шой, и кра­си­вой фор­мы. Пре­ж­де Пет­рос счи­тал всех ди­ка­рок плос­ко­гру­ды­ми, хо­тя ни­ко­гда не об­ра­щал на них осо­бо­го вни­ма­ния. Тем­ный тре­уголь­ник вни­зу жи­во­та, по­кры­тый за­вит­ка­ми во­лос, поч­ти та­ки­ми же, как у жен­щин Бар­га, кон­тра­сти­ро­вал с неж­ной бе­лой ко­жей. По-сво­ему, да­же кра­си­во, по­ду­мал Пет­рос и про­тя­нул к де­вуш­ке ру­ку: иди ко мне. Де­вуш­ка сде­ла­ла шаг впе­ред, и Пет­рос тут по­те­рял соз­на­ние. Ко­гда соз­на­ние вер­ну­лось, Пет­рос об­на­ру­жил се­бя ле­жа­щим на­взничь на ло­же. Свет­ло­во­ло­сая Фран­ка ле­жа­ла на бо­ку и, под­пе­рев ла­до­нью го­ло­ву, не­от­рыв­но смот­ре­ла в ли­цо сво­ему по­ве­ли­те­лю. Пет­рос глу­бо­ко вздох­нул и сел. За­тем по­тряс го­ло­вой и об­вел взгля­дом ло­же. Сле­ды на про­сты­не не­дву­смыс­лен­но го­во­ри­ли о том, что не­вес­та бо­га Про­ме­тея уже сде­ла­лась его же­ной. Фран­ка при­вста­ла, об­ня­ла Пет­ро­са за шею и неж­но при­влек­ла к се­бе.

– Толь­ко не нуж­но ме­ня сно­ва от­клю­чать, – мыс­лен­но по­про­сил мо­ло­дой че­ло­век. Не­из­вест­но, ус­лы­шал ли его Про­ме­тей, но в бли­жай­шие де­сять ми­нут Вне­млю­щий, к сво­ему удо­воль­ст­вию, ос­та­вал­ся в пол­ном соз­на­нии. По­том он глу­бо­ко за­снул.

И оч­нул­ся в трон­ном за­ле на сту­ле у даль­ней сте­ны.

– При­вет­ст­вую, те­бя, Вне­млю­щий, – тор­же­ст­вен­но по­здо­ро­вал­ся Про­ме­тей, он был уже без мас­ки, – Как те­бе моя но­вая же­на? – на это Пет­рос ис­пу­ган­но вско­чил со сту­ла, чем вы­зы­вал ве­се­лый смех Про­ме­тея.

– Пре­кра­ти сму­щать­ся. Ме­ня ты уж точ­но стес­нять­ся не дол­жен, – и сно­ва рас­сме­ял­ся. – Под­би­рай­ся ко мне по­бли­же, са­дись в крес­ло. Ты не го­ло­ден?

Пе­ред Пет­ро­сом воз­ник низ­кий сто­лик. На нем сто­ял боль­шой кув­шин с де­ре­вян­ным куб­ком, а ря­дом плос­кое блю­до с фрук­та­ми. Из­бе­гая смот­реть на хо­зяи­на, мо­ло­дой че­ло­век на­по­ло­ви­ну на­пол­нил ку­бок и сде­лал боль­шой гло­ток. Это бы­ло дра­го­цен­ное ви­но с Вос­точ­но­го хреб­та, Пет­рос про­бо­вал его лишь од­на­ж­ды, два го­да на­зад на празд­ни­ке пло­до­ро­дия. Не­боль­шой кув­шин­чик, по­да­рок не­кой та­ин­ст­вен­ной да­мы, при­нес люб­ве­о­биль­ный Слон. Пет­рос сде­лал еще один гло­ток, удив­ля­ясь силь­ной, но без при­тор­но­сти, сла­до­сти, терп­ко­му вку­су и уди­ви­тель­но­му аро­ма­ту.

– Так и бу­дешь мол­чать? Спро­сил бы что-ни­будь.

Пет­рос сно­ва от­пил гло­ток, по­нял что Бог на не­го не сер­дит­ся и сме­ло спро­сил:

– А что ста­ло с тво­им Вне­млю­щим, тем, что был до ме­ня?

– Он по­ста­рел, ему ис­пол­ни­лось со­рок. А, кро­ме то­го, мне с ним ни­ко­гда не бы­ло ин­те­рес­но. Он был не слиш­ком умен и до са­мо­го кон­ца бо­ял­ся ме­ня, бу­к­валь­но до су­до­рог. Я его по­про­сил вы­пить ци­ку­ты. Ес­ли бы ты толь­ко мог се­бе пред­ста­вить, как он мне сей­час бла­го­да­рен! Го­во­рит, что ес­ли бы знал, дав­но бы это сде­лал.

– Не­у­же­ли ему при­шлась по вку­су жизнь в под­зем­ном цар­ст­ве?

– Не знаю та­ко­го цар­ст­ва, – по­жал пле­ча­ми ги­гант, – и не слы­шал, что­бы кто-ни­будь ту­да по­па­дал. Это всё сно­ва сказ­ки тво­их жре­цов. А твой пред­ше­ст­вен­ник сей­час здесь, в ми­ре Бо­гов. Хо­чешь, по­зо­ву?

– Он стал Бо­гом? – уди­вил­ся Пет­рос.

– Не со­всем. Ско­рее, млад­шим бо­гом. Вы­со­ких Бо­гов все­го сто, и ва­кан­сий дав­но не бы­ло.

– Не­у­же­ли Вы­со­кие Бо­ги не веч­ны?

– О, нис­коль­ко, – рас­сме­ял­ся Про­ме­тей, – и уточ­нил: мрут, как му­хи.

 

 

Прошла ночь и наступил следующий день. Ничего, собственно, не изменилось – остались те же фиолетовые сумерки и безветренная, не теплая и не холодная погода, но продолжительный сон отделил для Пети вчерашний день от сегодняшнего. Завтракали вдвоем за тем же столиком, хотя есть Пете совсем не хотелось. Он равнодушно смотрел, как на столе, доселе пустом, без видимого вмешательства хозяина ниоткуда появился скромный завтрак – горячие круассаны, джем и сливочное масло в хрустальной масленке. Еду запивали черным крепчайшим кофе, который Тадеуш Янович по старинке величал кофеем, но относил, как положено, к мужскому роду. Дождавшись, пока молодой человек допил кофе и поставил чашку на блюдце, хозяин поинтересовался самочувствием гостя. Речь, понятное дело, шла лишь о душевном комфорте – никаких физических недомоганий в этом мире быть не могло до тех пор, пока кто-либо сам себе их не пожелает. В ответ Петя честно охарактеризовал свое самочувствие как предельно отвратительное:

 – Лучше, чем вчера, но, все равно, ужасно. А тут еще эти комары! – пожаловался Петя, вспомнив, что уже во второй раз просыпается в загробном мире от комариного жужжания.

– Петр Андреевич, – Булгарин явно был смущен, – комаров я завел здесь специально, чтобы они будили в положенное время. Вы не должны опасаться, комар никогда вас не укусит – просто будет досаждать до тех пор, пока вы не пробудитесь. Если вам будет угодно, я их уберу.

– Не нужно. Не в комарах дело.

– А в чём же? Что вам здесь не нравится? Вскоре вы будете жить в поместье, обустроенным по вашему вкусу и желанию. Вы будете дружить с интереснейшими людьми – среди живых таких почти что и нет, перед вами откроются возможности, которые в мире людей вы сочли бы чудесными: хотите – летайте по воздуху подобно птице, желаете – обращайте воду в вино. Я уж умалчиваю о безграничных перспективах общения с прекрасными дамами – каждая из них выглядит именно так, как ей хочется, таких красавиц вы прежде не видели, и многие из них будут мечтать подарить вам свою любовь!

В тоне наставника слышалась такая убежденность, что Петя засомневался, стоит ли объяснять, ведь всё равно не поймет, но, тем не менее, ответил:

– Понимаете, в настоящий момент мне нужна лишь одна женщина, моя невеста, и ее здесь нет. Возможно, со временем я примирюсь с потерей товарищей, тем более, что здесь, наверное, смогу выбрать новых из числа Лейбницев и Архимедов, но ее не заменит мне никто и никогда.

– Петр Андреевич, про никто и, уж тем более, про никогда, вы заблуждаетесь, поверьте. А главное, вам вовсе необязательно расставаться с вашей возлюбленной – пока она помнит вас, вы будете вместе. Во всяком случае, у вас будет возможность смотреть на всё ее глазами.

Петю не слишком заинтересовало такое очевидное иносказание, но по мере разъяснения, которое продлилось чуть менее часа, интерес начал появляться и к концу сделался очень сильным. Оказалось, что с помощью крыльев можно чувствовать всё то, что ощущают те, кто тебя помнит. Каждая из нитей, как уже знал Петя, привязана к кому-то в мире живых, думающих о тебе. Специальным образом сосредоточившись на отдельной нити, можно в совершенно буквальном смысле увидеть мир глазами того, кто связан с этой нитью. Оказывается, простодушная людская вера в то, что недавно умершие наблюдают за близкими, недалека от истины. Кстати, живого, связанного с нитью, в мире ангелов уже давно повелось обозначать словом эмпат. Термин не слишком удачный – в мире людей так называют тех, кто способен сопереживать чьим-либо чувствам, в то время, как здесь эмпаты не только не сопереживают своим ангелам, но и не догадываются об их существовании. Да и сами ангелы о переживаниях своих эмпатов могут лишь предполагать, ощущая лишь то, что дают людям их органы чувств. Впрочем, базовыми чувствами дело не ограничивается. Вы, например, будете ощущать голод, если его испытывает ваш человек. Одним словом, термин эмпат прижился и используется ангелами. Вам и самому, Петр Андреевич, наверняка известны примеры неудачной, но привычной терминологии. Если помните, название атом восходит к греческому атомос – неделимый, а вы уверены, что атом состоит из протонов, нейтронов и электронов. Или возьмем слово эфир – «в нашем эфире вы сегодня встретитесь с гостем студии» – когда-то эфиром физики назвали среду, в которой распространяются радиоволны. Со временем выяснилось, что никакого эфира нет, а слово осталось. Кстати, здесь у нас свой эфир – то, что окружает все подворья. Он видится как мерцающий серый сумрак и выглядит довольно красиво.

На Петю перечисление этих фактов не произвело никакого впечатления – он уже думал совсем о другом. Воодушевленный перспективой общения со своими эмпатами, пускай даже одностороннего, молодой человек нетерпеливо вскинул голову и увидел крылья – нитей было одна тысяча сто сорок семь; в прошлый раз, помнится, их было чуть меньше, девятьсот семьдесят восемь. Получается, за прошедший день, в мире живых популярность молодого человека несколько возросла, что до­воль­но странно.

– Не трудитесь задирать подбородок, Петр Андреевич, – услышал он голос Булгарина, – свои крылья вы и без того можете видеть, да и смотрите вы на них отнюдь не глазами, а другим зрением. Можете опустить голову и закрыть глаза – сами убедитесь.

Петя так и сделал – перестал задирать голову и прикрыл глаза. Поначалу, как и положено, кроме темноты за веками видно ничего не было. Тогда молодой человек, не шевеля головой и не открывая глаз, мысленно перевел взгляд наверх, туда, где положено быть крыльям. Те оказались на месте – цветные нити колебались в черноте и казались куда более яркими, чем если бы смотреть на них глазами.

– Крылья вижу, – доложил Петя, – что теперь?

– Выберите одну из нитей.

– Какую? Тут их много!

– Любую, Петр Андреевич, выбирайте любую.

В голосе наставника, человека, точнее, ангела, до сей поры не просто спокойного, а по-ангельски кроткого, Пете послышалось раздражение. От неожиданности он открыл глаза, чтобы глянуть на лицо Булгарина – не ошибся ли?

– Глаза лучше держать закрытыми, пока не обучитесь различать, что видите вы, а что – эмпат, – голос, действительно был раздраженным.

Петя снова прикрыл глаза и выбрал наугад нить, самую крайнюю слева:

– Выбрал. Что дальше?

– Прислушайтесь к ее движению. Посмотрите, она неспешно колеблется, как морская трава, и вы постарайтесь мысленно колыхаться с ней, предсказывая ее следующее движение.

Петя сделал всё как надо, казалось, что ему удается еле заметными движениями тела следовать за ленивыми колыханиями нити.

– Что вы раскачиваетесь, как еврей на молитве? – ангельского в голосе наставника оставалось всё меньше и меньше, – мысленно следуйте за нитью, мысленно, Петр Андреевич!

Наконец, Петя понял, что от него требуется. Он довольно быстро почувствовал, что медленные, неупорядоченные колебания нити происходят не сами по себе, а обусловлены почти не ощутимыми импульсами, идущими из основания нити, из того места, где она прикрепляется к верхней части его спины. Нет, не прикрепляется к спине, а растет из нее! Как только до Пети это дошло, он ощутил, как практически незаметное сокращение его тела (или не совсем тела – трудно сказать), передалось нити в виде импульса, и стало понятно, куда она двинется через мгновение. Молодой человек почувствовал нить как огромное удилище, которым взмахнул искусный рыболов, чтобы уронить блесну прямо перед носом дремлющей рыбы, и тут же ощутил себя сидящим на стуле в непроветренной комнате со скучными блеклыми обоями, а напротив него за столом сидел молодой милиционер с капитанскими погонами. Произошло что-то вроде раздвоения восприятия и сознания. С одной стороны, Петя знал, что сидит в кресле-качалке, и чувствовал свежий запах недавно постриженной травы, и в то же время он, дыша затхлым конторским воздухом, сидел на неудобном стуле перед обшарпанным казенным столом. Петя чувствовал, что он, сидящий перед следователем (почему-то он сразу решил, что капитан – это следователь), держит в руках какой-то лист бумаги. Петя попытался перевести взгляд на свои руки, но безуспешно – его эмпат по-прежнему смотрел следователю в лицо. Вскоре стало понятно, что, хотя глазами двигать не получается, можно сосредоточить свое внимание на любой точке пространства, охватываемой взглядом – Петя успел внимательно прочитать текст почетной грамоты за успехи в стендовой стрельбе, висящей на стене, а потом сосредоточился на окне, что было слева от сидящего. Окно было освещено ярким солнцем, но видно не отчетливо, поскольку находилось в периферической области зрения эмпата. Потом Петя услышал свой голос. Свой, в смысле голос того, кто сидел перед милиционером:

– … из-за того, что сжатие данных – это довольно специфическая область математики, на пальцах объяснить довольно сложно. Вообще-то таких алгоритмов существует много – какие-то лучше, какие-то хуже. Мне это хорошо известно, ведь, строго говоря, Пётр не является единственным автором – эту работу мы проводили с ним совместно.

С кем это я алгоритмы вместе разрабатывал? – удивился Петя, резонно предположив, что речь идет о его собственном адаптивном алгоритме сжатия. Голос лже-соавтора был ему решительно не знаком.

– Давайте, посмотрим на проблему с другой стороны, – милиционер определенно не был удовлетворен ответом, – представляет ли этот алгоритм коммерческую ценность? Скажем, какую сумму можно было бы за него получить?

– Если бы нашелся кто-нибудь, кому важны особенности именно этого алгоритма, если бы кого-то в большей степени интересовала устойчивость к помехам при передаче данных, а не степень сжатия, то речь могла бы идти о достаточно серьезных суммах – возможно, десятках тысяч долларов. Разумеется, в роли товара в подобной сделке выступает некий программный продукт, использующий ноу-хау, а не сам алгоритм.

Эксперт по алгоритмам наконец опустил взгляд на бумагу в своей руке, и Петя узнал собственный почерк – это был чир­кан­ный-пе­ре­чир­кан­ный черновик примерно годовой давности – у молодого человека была привычка сохранять свои черновики, скорее всего, этот нашелся где-то в его квартире. Кстати, в черновике Петя пробовал путь, оказавшийся тупиковым, и в итоге задача была решена совсем иначе. Кроме того, за эту работу с Петей давно и щедро расплатились, и попытка примазаться к ней в качестве соавтора не имеет ни малейшего смысла. Интересно, кто этот неквалифицированный жулик?

Личность жулика определилась довольно скоро, когда под диктовку следователя охотник до чужих алгоритмов скверным почерком написал под протоколом: «Записано с моих слов верно и мною прочитано. Баранов В.В.»

Ну, Вадик дает! – удивился Петя, – он же вообще не в состоянии понять, что там у меня написано. А почему, интересно, я его голоса не узнал? Вроде бы по жизни у него такой козлиный тенорок, а тут прямо басом разговаривает!

Спустя мгновение Петя понял, что слышит голос Вадика его же ушами, а в таких случаях звук добирается до слуховых рецепторов не по воздуху, а по костям черепа, поэтому свой голос слышится всегда ниже, чем есть на самом деле. По схожей причине из наглухо затонированных Жигулей с выхлопными трубами диаметром с добрую канализационную, нередко лихо проносящихся мимо Пети, не обращая внимания на грязь и лужи, доносятся лишь уханье бас-гитар и утробный стук большого барабана, хотя внутри слушают отнюдь не экзотическую африканскую музыку, а обыкновенную местную попсу или блатной шансон.

Петр Андреевич, отключайтесь, довольно будет для первого раза! – голос наставника Петя услышал уже своими собственными ушами, и легко, словно делал это уже неоднократно, отсоединился от нити, по­сле че­го открыл глаза.

С кем вы соединялись? – с любопытством спросил Булгарин, – кто-то из близких?

Пришлось объяснить, что никакой Вадик не близкий, просто вместе с этим халявщиком учились в аспирантуре; защитить диссертацию у него никак не получалось из-за большой общественной нагрузки: Вадик – какой-то начальничек в молодежном отделении популярной политической партии. Еще Петя припомнил, что многократно и совершенно безвозмездно пытался помочь Вадику, сливая ему кое-какие результаты своих исследований, но не в коня корм – воспользоваться помощью молодой функционер был не в состоянии по причине абсолютной безграмотности, а полностью выполнить за него работу Петя не захотел из принципа.

– Зачем же ему ученая степень, коли скоро сама наука его не интересует? – удивился Булгарин.

– Собирается делать карьеру в каком-то министерстве, – ухмыльнулся Петя, – там ученых людей очень уважают. Ничем не показав, что понял Петину иронию, наставник предложил:

– Закройте глаза и вновь взгляните на свои крылья. Обратите внимание, что все нити безымянны, кро­ме одной. Про одну вы уже твердо знаете, что она связана с вашим несимпатичным знакомым Вадиком. Вы этого больше никогда не забудете, и до тех пор, пока его нить будет частью ваших крыльев, вы его всегда узнаете. А теперь выберите другую нить и соединитесь с ней. Попробуйте, не прерывая связи с нитью, рассказывать мне, что видите и слышите. Поначалу это может быть не просто – воспринимать и говорить, но вскоре вы должны привыкнуть.

Петя наугад выбрал нить и легко, с первой же попытки, соединился. Он тут же оказался в незнакомой комнате, судя по обстановке, в не слишком шикарном гостиничном номере и начал рассказывать:

– Напротив меня сидит мужчина лет пятидесяти – волосы какие-то пегие – наверное, седеющие; лицо красное, лоснится – по всему видно, любит выпить. Я его ругаю – голосом ленивым, но угрожающим, за что – пока не понимаю, просто называю тупицей и слабоумным алкоголиком. Он оправдывается и клянется, что никто не успел прочитать рукописи. Что за рукопись, интересно? Снова какие-то мои черновики, что ли? Я продолжаю ругаться. Говорю, что он упустил рукопись, сам сделался убийцей, а меня сделал сообщником убийцы. А он объясняет, что снотворного в вине было ровно столько, чтобы два человека выпили по бокальчику и хорошенько поспали часов двенадцать – это было необходимо, чтобы без спешки найти в квартире рукопись – что за рукопись, не понимаю! Кто же мог знать, – продолжает краснолицый, – что этот вундеркинд выдует всё вино один?

Петя замолк. Спустя минуту он открыл глаза и произнес спокойным и задумчивым голосом:

– Я понял. То вино было отравленным, а они – мои убийцы. Я сейчас, находясь в теле одного своего убийцы, разговаривал с другим.

 Тадеуш Янович быстро встал, подошел к молодому человеку и участливо спросил:

– Вы еще там или уже отсоединились?

– Отсоединился. Думаете, стоит вернуться, чтобы понять, о какой рукописи идет речь?

– Если только за этим, то не стоит. Я знаю, о какой рукописи ведется разговор – оба этих весьма неприятных господина состоят в числе моих эмпатов, до­га­ды­вае­тесь, о чем я?

– Теперь понимаю, – не сразу ответил Петя. – Что за рукопись, теперь понимаю. А что такого написано в ваших листочках, зачем им так нужна ваша рукопись?

Булгарин вернулся в свое кресло, предложил Пете сигарету, поджег себе сигару, глубоко затянулся и только после этого ответил:

– Эта рукопись содержит историю моей жизни с первых мгновений, как я себя осознал, до поступления в армию. Пожалуй, это единственное мое творение, написанное вовсе без прикрас и совершенно честно. Уже на склоне лет я начал его писать и закончить не успел. Впрочем, публиковать его я не на­ме­ре­вал­ся. Вы можете представить, Петр Андреевич, зачем старик на исходе жизни принялся бы за такое сочинение?

– Могу, пожалуй. Наверное, вы хотели взглянуть на себя со стороны. Возможно, старались понять в себе что-то, чего не понимали раньше.

– Уж не знаю, Петр Андреевич, чем вызвана такая ваша проницательность – утонченной ли душевной организацией, или тем, что меж нами уже возникла и укрепляется связь, о которой я упоминал, но вы совершенно правы – я сделал попытку узнать себя, взглянув на собственную персону со стороны.

– Так что же там в рукописи такого? – нетерпеливо спросил Петя.

– Сам бы я нипочем не догадался, – не спеша переходить к ответу, промолвил Булгарин. – Но, как вы знаете, я слежу за своими новыми эмпатами, хотя эти двое – не такие уж новые, лет двадцать тому, как они заинтересовались моей персоной и этой рукописью в особенности. Признаться, поначалу мне было лестно, что солидные господа интересуются мною не как объектом эпиграмм уважаемого Александра Сергеевича, а как отдельной личностью и литератором, поэтому я частенько наблюдал за ними. Когда я наконец прознал, что именно их интересует во мне, был преизрядно фраппирован. Оказалось, что не интересуют их детские и юношеские переживания малютки Тадеуша, и до литературного стиля Фаддея Венедиктовича дела им тоже нет. А интересовались эти господа всего лишь единственным эпизодом моей отроческой жизни – эпизодом, который я бы ни за что не упомянул в своих записках, когда бы не желание изложить предельно честно без исключения всего, что я запомнил. Петр Андреевич, позвольте вас мальвазией попотчевать, – с этими словами Булгарин наполнил до половины невесть откуда взявшийся фужер и придвинул к Пете.

Петя безо всякого желания отпил из бокала, и спросил:

– Так что же это за эпизод был?

– Вкратце говоря, когда мне не было и десяти, у нас в имении гостил старый приятель отца моего, человек ученый и ласковый, но не крепкий рассудком – сумасшедший, попросту говоря. Об этом определении я услышал от прислуги, да и маменька, заметив, что сей господин преисполнившись приязнью к сыну, старается проводить со мной побольше времени, предостерегала меня от безусловной веры все­му, что говорил этот господин. А говорил он весьма необычные вещи, утверждая, например, что знает способ общения с душами умерших и даже умеет заставить их выполнить свои поручения.

Тадеуш Янович, вы бы поскорее рассказывали, – попросил Петя. – Что там они ищут в вашей рукописи?

– В рукописи я в подробностях описал странный обряд, при котором по при­гла­ше­нию друга отца при­сут­ст­во­вал. Обряд этот он называл странным словом секвенция, и в тот момент мне действительно показалось, что мы разговаривали с усопшими.

Петя подождал немного, не скажет ли наставник еще чего, не дождался и уверенно произнес:

– Чушь полная, чепуха! Никогда не верил во всяких медиумов!

– А в то, что вы со временем станете ангелом, верили? – Петя смутился и отвел глаза.

– Тем не менее, я тоже допускаю, что это чепуха, – продолжил наставник. – Но дело не во мне и не в вас, Петр Андреевич. Дело в тех людях, которые чепухой это не считают. Людях, которые послужили причиной вашей смерти. Убили они вас не преднамеренно, но если бы не видели другого пути завладеть описанием обряда, пошли бы и на сознательное убийство. И пойдут еще, не сомневайтесь, если им покажется, что нет другого пути, чтобы получить желаемое.

Мысль о том, что Маринка, у которой находится рукопись, находится в смертельной опасности, пришла Пете, только когда он улегся на кровать с высокими подушками в комнате для гостей. Он попытался сосредоточиться на этой мысли, но сон накатил неотвратимо, и проснулся Петя только утром от раздражающего жужжания комара.